Сын менестреля. Грейси Линдсей

– Скажи это своему другу-доктору, который твердит о разлагающейся плоти и гниющих костях. А теперь пошли, тебе пора ехать.

Во дворе нас уже ждал автомобиль, маленький, но вполне надежный, а возле него рядом с вещами – моим чемоданом и его матерчатой дорожной сумкой – стоял отец Петитт. Мы уже сидели в машине – вещи сложены в багажнике – и вот-вот должны были тронуться с места, когда я увидел, что отец Хакетт, глядя нам вслед, размашистым движением руки осенил нас крестным знаменем. Поначалу я ненавидел этого истово преданного своему делу человека. Теперь же, несмотря на то что он не допускал ни малейших проявлений нежной привязанности, искренне преклонялся перед ним.

Примерно через час мы оказались в Мадриде, а оттуда сразу же направились в Рим. Всю дорогу отец Петитт демонстрировал почти материнскую заботу обо мне: требовал тишины и не давал открывать окно, чтобы, Боже упаси, меня не продуло на сквозняке, словно я был только что вылупившимся цыпленком. Однако на вокзале в Риме его уверенность мгновенно улетучилась, и он с облегчением позволил мне нанять носильщика, который дотащил наш багаж до такси, доставившего нас до отеля «Релиджьозо», в котором отец настоятель забронировал нам номер.

Увы, «Релиджьозо» меня сильно разочаровал. Возможно, благочестие здесь и приветствовалось, но на этом все достоинства отеля заканчивались. У меня внутри все оборвалось, когда я увидел пустой холл с покрытым линолеумом полом, а вместо лифта – крутую лестницу без ковров и, наконец, две убогие каморки с видом на железнодорожные пути с маневренными поездами, скрипящими, пыхтящими и выпускающими прямо нам в окна клубы вонючего дыма и пара. Если учесть, что до конкурса оставалось полных четыре дня, готовиться к предстоящим свершениям в подобных условиях было просто-напросто невозможно! А я так надеялся на расслабленную, приятную атмосферу единения с любимым городом!

Я посмотрел на крошечного отца Петитта. Казалось, окружающая обстановка его абсолютно не волновала, я же был повергнут в уныние, а когда на второй завтрак нам подали поленту, поставив тарелки прямо на засиженный мухами стол без скатерти, моя меланхолия только усилилась и продолжалась до тех пор, пока на город не опустилась ночная тень.

А потом, Алек, Господь услышал мою невысказанную мольбу. И пока мы с отцом Петиттом сидели, уставившись друг на друга, в помещении, которое я назвал бы комнатой для переговоров, к нам рысцой прискакал до смерти перепуганный юнец в плохо сидящей на нем униформе портье.

– Сэр, там какая-то дама, в машине на улице, спрашивает вас.

Я тут же кинулся к дверям, а оттуда тоже рысцой побежал на улицу и там – да-да, Алек, – увидел большую новенькую «испано-сюизу», где сидела моя подруга маркиза. О нашем приезде она узнала из вечерней газеты «Паэзе сера ди Рома» и приступила к немедленным действиям.

– Быстро собирайся, поехали, Десмонд! Ты больше ни минуты не должен оставаться в этом клоповнике. Сюда даже заходить страшно. Мы поедем ко мне.

– Мадам, со мной мой друг. Священник. Он вам не будет мешать.

– Конечно, давай возьмем и твоего друга. Я приглашаю вас обоих.

Нет нужды говорить, что мы не стали отказываться и, в мгновение ока собрав пожитки, уже были в машине, причем я сел вместе с мадам на заднее сиденье. Отец Петитт, так и не оправившийся от изумления, сидел впереди, рядом с шофером, который вез нас навстречу красивой жизни, а бедный молодой портье, ошеломленный чаевыми, которые я опрометчиво сунул ему в руку, с открытым ртом смотрел нам вслед.

Мы прибыли на виллу Пенсероза уже в начале одиннадцатого – время обеда давно закончилось, и, хотя нам настойчиво предлагали перекусить, я решительно отказался.

– Мадам, с тех пор как мы стали постояльцами «Релиджьозо», нас так закормили полентой, что сейчас единственное, в чем мы действительно нуждаемся, – это возможность хорошенько выспаться.

– И вы ее получите. – Маркиза что-то сказала ожидающей приказаний горничной. – А так как вы явно очень устали, то хочу попрощаться с вами до утра. Buona notte.

Наши смежные комнаты, с роскошной ванной между ними, были само совершенство. У меня на кровати даже лежала шелковая пижама. Поскольку отец Петитт не привык принимать на ночь ванну, я позволил себе полчаса понежиться в горячей мыльной воде, потом насухо вытерся турецким полотенцем, натянул подаренную мне пижаму, после чего ощущение нереальности происходящего еще больше усилилось, лег в постель и заснул как убитый.

На следующее утро нас разбудили, причем довольно поздно, подав нам завтрак в постель: большой кофейник дымящегося свежезаваренного кофе и прикрытую салфеткой корзиночку с подогретыми римскими булочками, которые представляли собой улучшенную разновидность французских круассанов. Одевшись, я спустился вниз и нашел нашу хозяйку в будуаре, служившем ей мастерской, где она занималась шитьем для благотворительных целей.