СЫН ИМПЕРИИ

– Нет, Александр. Не чтобы как в Прописях. А чтобы ты с первых своих шагов в Большую Жизнь воспитывал в себе Силу Воли. Иначе из тебя ничего не получится. Мужчина без Силы Воли – не мужчина, а тряпка. Хлипкий интеллигент! Твой дед, к примеру… Мог бы стать известным архитектором, уважаемым в Обществе человеком, а стал кем? Пьяницей и мелким игрочишкой. Асадчие меня сегодня приглашали в Дом Офицеров на французский фильм. Я что, пошла? Я осталась. Я откажу себе во всем, во всех Радостях Жизни, лишь бы ты стал Мужчиной и добился своего. Ты хочешь стать Мужчиной? Отвечай.

– Ну, – дернул он плечом, – хочу.

– А без «ну»?

– Хочу.

– Тогда давай. Пиши! Тяжело в ученье – легко в бою,- повторила Любовь ключевую формулу воспитания русского солдата, взятую из учебника генералиссимуса Суворова «Наука побеждать».

ГАРНИЗОН У ЗАПАДНЫХ ГРАНИЦ

Папа принес из штаба армии две поллитры и черную весть – в Будапеште сбросили нашего Вождя. Гранитный памятник ему, сработанный на века.

– Где там у тебя мой тревожный!

Мама вышла и вернулась, бросив ему к забрызганным грязью сапогам еще с войны трофейный баул с обтертыми на учениях боками свиной кожи.

– Когда ты едешь?

– Приказано быть завтра в шесть ноль-ноль. – Папа потрепал Александра по макушке. – Ничего, сынок! Мы наведем порядок в этом мире.

– А это что?

– Это? – Папа приподнял к глазам сетку с бутылками. – Это мы с Загуляевым решили посидеть. Он тоже уходит завтра. Перед стартом, понимаешь? В порядке укрепления морального потенциала. Ты, надеюсь, ничего против не имеешь?

Командир эскадрильи истребителей Загуляев имел двух девочек. Старшая всегда казалась Александру рассудительной, но сейчас, на кухне, она явно делала не дело: взяла бутылку «Московской», подковыряла ножом станиолевую крышечку, сняла осторожно и стала выбулькивать водку прямо в раковину.

Александр схватил ее за руку.

– Ты что, рехнулась?

– Отстань! – оттолкнула его локоть.

– Им же не хватит!

Но девочка опорожнила бутылку, после чего наполнила ее водопроводной водой, надела крышечку и, взяв нож, аккуратно обжала кругом и погрозила Александру кулаком:

– Наябедничаешь – кровью умоешься,

– Очень надо мне на тебя, дура, ябедничать, – обиделся Александр и вернулся в комнату к взрослым.

Там как раз офицеры хлопнули по первому стакану, и командир эскадрильи истребителей, вырвав локоть из цепких пальцев своей жены, тут же, не закусывая, стал разливать по второму. А папа сидел, зажмурившись, прижав к усам кулак, и тянул в себя носом, как бы своим же кулаком занюхивая. Открыл глаза и объявил:

– Все, детонатор сработал. Доигрались! Теперь остается только ждать взрыва в Польше. Что ж, дорогой наш Никита Сергеевич… За что боролись, на то и напоролись!

И грохнул кулаком по чужому столу так, что тарелки подпрыгнули.

Загуляев – они сидели за столом плечо в плечо – крепко обнял папу.

– Ты это, Ленька, брось!

– Как то есть брось? – освободился папа.

– Брось, говорю, кручиниться. Давай вот.

Они дали.

Прожевав селедку с луком и хлеб, Загуляев сказал:

– Я, ты знаешь, Леонид, во многом не разделяю… Нет, ты постой! Пахан тоже дров немало наломал, так что дружба дружбой, но Никита где-то прав… Да погоди ты! Я ж с тобой согласен! По большому счету.

– Ты согласен?

– Еще бы! Не имели венгры права Пахана мордой в грязь.

– Не имели, – кивнул папа.

– Наш он Пахан – несмотря на все дела. Мы с его именем на устах умирали. Так?

– Было дело.

– И мадьярам, мать их-х-х… Вломим мы хотя бы за память о том, что это его имя хрипели мы, умирая, – а, Леонид?

– Хорошо говоришь. – Папа взял бутылку.

– … терпеть, что ли, будем?

– Не забывайся, Загуляев, – подала голос его жена. – Дети в пределах слышимости.

А мама – заметил Александр – под столом нашла кончиком туфли подошву папиного сапога, который, как обычно, намека не понял и удивленно посмотрел на маму:

– Ты чего?

Все на маму посмотрели, и она вспыхнула и, опустив глаза в тарелку, сказала зло и сильно:

– Н-ничего!

– Вломить мы им, конечно, вломим, – заговорил папа, игнорируя сложные чувства визави, – но, – и брови свел, – сейчас не сорок пятый. Это тогда мы их могли нейтрализовать по Ла-Манш, а сейчас, брат, исторический момент упущен. А ну как НАТО ввяжется? А там и Эйзенхауэр? Тогда что?

– Известно что, – ответил Загуляев. – Война, брат.

– Вот то-то и оно.

И папа козырьком ладонь ко лбу приставил – закручинился.

– Ты это, Ленька, брось, – приобнял его Загуляев. – Броня крепки, и танки наши быстры… Или не так?

– Быстрее, чем тогда.

– Ну а со своей стороны могу тебя заверить, что… Как там? В каждом пропеллере дышит… Вернее, в сопле реактивном. По единой? За спокойствие наших границ.

Они выпили, и папа протянул руку:

– Подойди-ка.

– Облик не теряй, Леонид, – сказала ему мама.

Папа нетерпеливо пошевелил пальцем:

– Подойди, говорю.

Так наглядно на памяти Александра папа еще не терял свой облик, поэтому приближался он с опаской. Но папа обнял его, поцеловал в лоб, приятно больно уколов усами, а потом отстранил и, плечи сжимая, предъявил Александра командиру эскадрильи: