Сын графа Монте-Кристо

Бывший каторжник остановился, сердце его как-то болезненно сжалось, и он бросился на ту сторону улицы. Там какая-то женщина отбивалась от трех пьяниц, защищая скромно одетую девочку лет двенадцати.

— Да полно тебе ломаться, Зильда,— кричал осипшим голосом один из пьянчуг.— Гуляла ты с нами частенько, дай же и дочке с нами покутить…

— Поди-ка сюда, милочка, мы тебя научим уму-разуму.

Девочка отбивалась молча, не произнося ни слова. Один из негодяев поднял ее -на руки. Бывшая у нее в руках картонка упала на землю, раскрылась, и тюль и кружева рассыпались по снегу. Девочка глухо стонала и изо всех сил боролась со схватившим ее пьяницей. В этот момент она увидела Ансельмо и крикнула:

— Помогите!

Ансельмо одним ударом кулака сшиб с ног мерзавца, а затем расправился и с его товарищами.

— Будет с вас,— сказал он.— Другой раз поостережетесь.

— О, благодарю вас, сударь,— прошептала девочка, целуя руку своего избавителя.

Что-то дрогнуло в душе бывшего каторжника.

— Но моя мама… смотрите… Боже мой, она умирает!

Мать девочки без чувств лежала на снегу.

— Я помогу вам донести ее до дома. Где вы живете? — спокойно спросил Ансельмо.

При этом столь обыкновенном вопросе девочка вздрогнула.

— Там… на улице Траншефуан… я вас доведу…

— Так идем.

Ансельмо взял женщину на руки и понес ее. Они дошли до квартала, который пользовался весьма сомнительной репутацией, и углубились в узкий и мрачный переулок.

В подвальных этажах всех домов слышались пьяные голоса, шум, крики и песни, а за красными занавесками освещенных окон мелькали какие-то фигуры.

Отворилась дверь, и хриплый женский голос произнес:

— Вот погода-то! Добрый хозяин собаку на улицу не выгонит!

Девочка ускорила шаг и, наконец, остановилась у тяжелой двери.

В коридоре, подбоченясь, стояла какая-то женщина.

— Куда это вы провалились? — выкрикнула она.— Битых два часа шлялись и…

— Мама умирает,— ответила девочка, придерживая дверь.

На пороге со своей ношей показался Ансельмо.

— Ну вот, опять напилась! — крикнула женщина,— Видно, придется ее завтра вытурить…

— Эта женщина больна,— резко перебил ее Ансельмо, понявший, куда он попал.— Где ее комната?

— Больна? Полно вам врать!

— Сударыня, умоляю вас! — прошептала девочка.

— Ну хорошо… пойдемте, я вас провожу… Но завтра же с ней рассчитаюсь.

Она взяла фонарь и поднялась по лестнице, ступени которой шатались и скрипели… Из нижнего этажа доносились крики:

— А, Зильда явилась! Пусть придет сюда и споет нам песенку!

Больную внесли наверх, старуха отворила низенькую дверь. Все трое вошли в убогую комнату. Здесь на всем лежал отпечаток порока. Ансельмо положил больную на кровать и повелительным тоном сказал хозяйке:

— Пошлите немедленно за доктором.

— Полноте, господин, у нас этого и в помине нет… какого черта она больна… я ее каждый день на полчаса отпускаю, чтобы она сходила за дочуркой, которая живет в учении… загуляла, знать, и напилась.

Девочка застонала и, опустившись на стул, закрыла лицо руками. Чувство жалости, смешанное с отвращением, пробудилось в душе Ансельмо.

Он жалел эту девочку, перед которой, не стесняясь, говорили о позорной жизни ее матери, и с отвращением глядел на гнусную старуху, которая не щадила в ребенке детской любви и привязанности.

Ансельмо вынул из кармана двадцатифранковую монету и сказал:

— Пошлите сейчас же за доктором, я требую этого.

— Как вам угодно,— ответила старуха.

— И поторопитесь,— прибавил бывший каторжник.

— Сейчас, сейчас!

Старуха тяжело спустилась с лестницы. Ансельмо с женщиной и девочкой остались одни. Женщина лежала без движения, а ее дочь тихо плакала.

Ансельмо был смущен. Он, такой тихий и скромный теперь человек, попал сюда, в этот притон мошенников и негодяев всякого рода. Свой долг он исполнил: заступился за двух оскорбленных женщин, дал денег на доктора. Теперь надо поскорее уходить, чтобы не попасть в неприятную историю.

Ансельмо вообще избегал всякого столкновения с полицией, которая бывала часто некстати любопытна. Впрочем, после некоторого колебания, бывший каторжник кинул на стол шляпу и сказал:

— Трусость здесь неуместна, и доброе дело надо довести до конца.

До прихода доктора могло пройти с полчаса, а больная нуждалась в неотложной помощи.

Сам Ансельмо в своей долгой скитальческой жизни совсем отвык от людей и не знал, как подступить к несчастной, внушавшей жалость и отвращение.

Он обратился к девочке:

— Милое дитя мое, мне кажется, что…

Девочка обернулась к нему, тусклый свет фонаря осветил ее лицо, и Ансельмо только теперь разглядел ту, за честь которой он вступился.

Это было очаровательное создание. Ей было лет шестнадцать, хотя казалась она почти ребенком.

— Милое дитя мое,— повторил Ансельмо,— надо бы расстегнуть лиф вашей матушке… она задыхается…

Девочка смотрела на него, как бы не понимая его слов, и на лице ее отражалось полное, глубокое отчаяние.

О чем думал этот ребенок?

— Разве эта женщина не ваша мать? — несколько резко спросил он.

Она, не отвечая, встала и, полузакрыв глаза, подошла к кровати. Больная лежала в полузабытьи… Девушка наклонилась и поцеловала ее в лоб.