Сын Гетмана Орлика

- Да  не терпим, человече добрый, - вздохнул кошевой. - Уже через пять лет, как нарушили московиты данное в Переяславе союзническое слово, именно в 1659-ом году, славной памяти гетман Иван Виговский разбил-рассеял под Конотопом стотысячное московское войско. Их царь здорово испугался, просил подписать мир с Украиной на любых условиях. А гетман наш в дальнейшем, когда принимал у старшины присягу, приказывал: «Я присягал пану Богдану, так и вы, господа полковники, должны присягать мне, а не царю московскому».

А уже за ужином, за длинным столом, где соблазнительно распространял пар ароматный кулеш, кошевой продолжал сказ:

- И уже не раз была у нас возможность освободиться от лихого соседа. В 1712-ом году, по ранней весне император Петр был разбит, как треснувшая макитра, он на самом деле попал уже в турецкий плен и должен был подписать Прутский договор: «Его Царское Величество свою руку отнимает от козаков с древними их рубежами». Но как только откупился от визиря, отдав всю казну, еще и любовница тогдашняя должна была с шеи драгоценные ожерелья снимать, сразу же начал перекручивать московитами подписанное. Я не знаю вашего звания-имени, высокочтимый гость, но вспомните когда-нибудь у себя дома мои слова: Европа еще не раз ужаснется от Московии.

Седой кошевой не знал не только настоящего имени французского путешественника. Он не знал, что через сотню лет его слова повторит Наполеон Бонапарт: «Свобода будет иметь на московский люд такое влияние, как крепкое вино на человека, который к нему не привык. Когда какой-нибудь новый Пугачев с университетским образованием станет во главе недовольных, когда московский народ совершит революцию, то... мне не хватает слов сказать вам, какой тогда ад будет там. Москвины не только жесточайшие дикари, но и самые подлые, поскольку не имеют ни малейшего редставления о морали. Европейцы почтут мое имя лишь тогда, когда Московщина возьмет Европу в кулак».

Юные козачки споро работали вдоль стола, пристально смотрели, чтобы у кого-то из старшин не закончилось угощение, а особенно у дорогого гостя.  Григорий бывал на приемах в посольствах многих государств, пробовал самые изысканные тамошние яства, но не мог вспомнить, чтобы что-то так было ему по вкусу, как эта нехитрая козацкая еда, особенно похлебка - она испускала пар, ласкающе пахла и будила что-то давнее и призабытое, еще из Батурина, - она пахла детством.

- А как же теперь? – спросил Григорий. - Вы же вне Украины, вы же, должно быть, и своего вождя не имеете?

- Есть у нас вождь, - положил ложку кошевой и замолк. - Есть. Только несладко  ему, как и нам, ибо бьется, будто рыба об лед, в поисках помощи у чужих государств. Козачество уважает Филиппа Орлика, да только что-то давно уже от него нет писем. А может, вы что слышали о нем? - спросил внезапно и быстро,  взглядом будто упершись в гостя.

Григорий даже вздрогнул... то ли от внезапности, то ли от этого странного взгляда, будто кошевой мог о чем-то догадаться, заглянуть и вычитать в душе.

- Нет, - ответил через минуту, одолевая растерянность и превозмогая боль, которая пронизала все тело, казалось, вплоть до ногтей. - Нет, ничего не знаю.

В первом же письме к отцу Григорий напишет: «Как только я услышал вопрос кошевого, как у меня защемило в груди. А в глазах потемнело. Это был страшный миг. Я совсем близко был от того, чтобы выдать себя».

А на следующее утро, провожая путешественников, кошевой сказал твердо, будто каждое слово отмеривал какой-то невидимой меркой:

- Кровное дело свое мы не оставим. Если будут спрашивать в ваших далеких краях, передайте: Украина будет жить!

...И снова мчались кони по степи, стелились под копытами нетронутые плугом травы, и верста за верстой удалялись Григорий с Карпом от предпоследнего казацкого приюта - Олешковской Сечи.

Тайное путешествие короля

Трое всадников на миг остановились. Немецкий купец Бовер, французский дворянин Андли и их челядник Эрнст Брамляк, не сговариваясь, осмотрелись.

- Франция и наш душевный покой уже позади, - улыбнулся купец, окинув взглядом перелески на покатом взгорье, которые были укрыты легким предвечерним туманом. Туман этот медленно стекал в ложбинки, и вместе с ним плыли одни лишь верхушки деревьев, которые, казалось, жили обособленной от кроны жизнью.

- Если поспешим - к покою нам лишь немногим более  недели, - ответил челядник.

Претендент на польскую корону Станислав Лещинский, французский офицер и Григорий Орлик с фальшивыми паспортами купца, дворянина и челядника направлялись к Варшаве. Еще 1 февраля 1733-го года  отошел в небытие Август ІІ Саксонский, польский король. Именно Григорию Орлику Версаль поручил тайно провезти в Варшаву будущего короля и огромные средства на выборы. Для Франции это был не просто претендент на корону большого и стратегически важного государства, то был родной отец французской королевы, тесть Людовика ХV. Уроженец Львова, воевода познанский сидел на польском престоле уже пять лет, и лихие события после Полтавы 1709-го заставили выехать во Францию. Это был его второй шанс.