А может, на отца так подействовали события при Марафоне - он понял, что больше не может продавать свой меч. И, уж конечно, причиной была не утрата сил и мастерства: Никострат по-прежнему мог посрамить большинство родосских мужчин. Он, как и раньше, многие часы проводил в гимнасии, участвовал в состязаниях и, разумеется, в воинских учениях, которые по нескольку раз в год проводились для всех граждан города Линда.
Но скоро перемены, происходившие со мной, опять отвлекли меня от окружающих событий. Я становился юношей: ко мне начали приходить прекрасные и бесстыдные сны, после которых я вскакивал и, весь в поту, бежал среди ночи во двор к фонтану. Я совал голову под его струи и торопился отстирать пятна на своих простынях, пока их не нашла Корина…
У меня ломался голос - я сознавал, что могу навсегда утратить свой единственный божественный дар. Меня снедало беспокойство, как всех мальчиков моих лет: как и другие, я с небывалой доселе силой возжаждал любви, обладания, возжаждал целого мира. Но стена, которая разделяла меня и моих школьных товарищей, величавших меня “выродком” и “Гефестионом”, теперь только упрочилась.
Я знал, что некоторые из парней, побогаче, уже похаживали к блудницам; а иные образовывали пары друг с другом. Кое-кто из мальчишек принимал ухаживания старших юношей и взрослых мужчин.
Однако у меня не было друзей, которые могли бы меня совратить; и никакое любопытство и плотское томление не заставили бы меня переступить порог продажной женщины.
Высшим примером для меня была чистая жизнь моих родителей. И теперь я начал исподволь мечтать о такой же любви… хотя это было для меня не главным. Я впервые захотел испытать себя по-настоящему - как мужчина.
Когда мне сравнялось четырнадцать лет, мое решение созрело. Я пригласил для разговора отца и мать в общую комнату.
- Я хочу снова отправиться в Египет. А сперва побывать на Крите, - заявил я им.
- Один? - воскликнула матушка.
Я улыбнулся.
- Разумеется, если вы не пожелаете плыть со мной. Но, кажется, об этом не было речи.
Эльпида покачала головой. Отговаривать меня она не стала - однако взглянула на мужа, ожидая его суда.
Никострат смотрел на меня так, точно впервые видел: с удивлением и ожиданием, и даже одобрением.
- А есть ли у тебя деньги на такое путешествие? - спросил он.
- Да, - заявил я с правомерной гордостью. Деньги я копил все эти семь лет, я был бережлив куда более, чем мои сверстники. А когда мы начали получать доход от урожая, часть его, по настоянию матери, стала отходить мне - как старшему сыну и наследнику, в расчете на будущее.
Матушка встала с места.
- Ну что ж, если ты чувствуешь себя готовым… благословляю тебя, милый.
Она со слезами протянула мне руки. Но я опять посмотрел на отца.
Однако Никострат не ответил мне напрямую: он ответил матери на ее немую мольбу.
- Если он вырос, пусть поступает, как ему заблагорассудится.
И опять в лице отца я прочел больше, чем он хотел бы показать. Но я поклонился им обоим со сдержанным достоинством и, не тратя более слов, повернулся и вышел из комнаты.
Позже мама пришла ко мне, и мы пошептались - обсудили, когда мне лучше отплыть. В любом случае, следовало дождаться тепла. Я решил, что отправлюсь в конце весны.
Я начал мечтать об этом, как все путешественники, - томясь счастливыми предчувствиями, которые далеко не всегда сбываются. Я впервые за долгое время вспомнил своего египетского родича и друга… и с удивлением понял, что совсем не скучаю по нему. Я не скучал по тому мальчишке, которым Исидор был и которого я уже значительно обогнал: я жаждал увидеть юношу, которым сын моей бабки должен был стать!
Вполне возможно, что он уже женился или нашел себе невесту. Я знал, что египтяне ценят семейные узы гораздо более, чем греки. Но, так или иначе, эта новая встреча должна была много принести нам обоим.
И вот, наконец, настал день прощания - с родными… и с детством. Я настоял, чтобы меня не провожали до причала: боялся расчувствоваться в неподходящее время.
Во дворе нашего дома, у фонтана и старой гермы, я обнял и поцеловал мать и сестер, полюбовавшись ими. Гармония уже стала красавицей, а сероглазая тихоня Пандиона обещала ею стать. Корина тоже обняла меня и благословила.
Отцу я только поклонился; и он кивнул мне в ответ. Этого между нами было достаточно.
Я вскинул на плечи тяжелую котомку; поправил пояс, набитый деньгами. Посох у меня был новый, тоже из бука - но гораздо тяжелее прежнего. Внутри резного набалдашника в виде совы был устроен добавочный тайник для денег: так придумала Эльпида.
Отец на прощанье вручил мне трехгранный кинжал - без украшений, в скромных черных кожаных ножнах, зато целиком из железа. Разумеется, меча мне не полагалось; но такому подарку я очень обрадовался. Я сумел бы пустить его в ход - и Никострат тоже это знал.
Наконец я надел болтавшуюся у меня на спине большую соломенную шляпу от солнца - как все эллинские путешественники: это помогло мне собраться с духом. Я кивнул всем и, покинув перистиль, вышел через коридор на улицу.