Йонас Коллин, быть может, главная страница в жизни Андерсена. Нужно сказать со всей чёткостью: не будь его, не было бы и Андерсена — великого человека Дании и Мира. Не было бы — и всё тут, какие нужны доказательства? А не нужно никаких доказательств. Исток знакомства с ним — знакомство с пробстом Гутфельдом, именно он понял, чья помощь могла обещать Андерсену достойное по столичным меркам будущее...
Директором театра был Йонас Коллин. От этого имени как лучи разбегались мысли о театре, от него зависело пойдёт та или иная пьеса на сцене, от него зависело распределение ролей, если бы сказали, что от него зависит и распределение талантов, никто бы не удивился, в самом деле, кому же и таланты распределять, как ни директору королевского театра... Не королю же заниматься этим маленьким делом...
Андерсен не преминул рассказать о своём новом знакомстве принимавшим его семействам. Отзыв был един: он, он и только он может помочь.
Пришелец из Оденсе возражал, что Йонас Коллин слишком суров, отстранён, государственен, чтобы его заинтересовала судьба «никого», — так он называл себя...
Андерсену повезло — он остался в памяти Йонаса Коллина.
Он не был бы Андерсеном — то тщеславным, то самоприниженным, если бы не отнёс рассказец и драму «Альфосоль» к издателю, полагая, что они вполне заслуживают быть опубликованы... Он писал их от сердца? От сердца! Он писал их со слезами? Со слезами! Значит, и у читателя появятся слёзы на лице...
А издатель не был бы издателем, если бы, глядя в глаза Андерсена — два сгустка радости, не произнёс устало:
— Я люблю молодых. Но я не могу в трубу вылететь. Найдите подписчиков, молодой человек. И я выпущу вашу книгу.
Это был успех! Чтобы он, Андерсен, не нашёл подписчиков на свой талант? Да он найдёт! И прямо от издателя он поспешил к знакомым. Сказать, что у него выросли крылья, значило бы солгать. У него всегда были крылья, но сейчас он осознал их. Он выдернул перо и увидел, что оно голубое. Его крылья были из перьев неба...
— У меня выходит книга. Но я не могу выпустить её без вашей помощи.
— Ах, Андерсен, наконец-то.
— У меня выходит книга. Но я не могу выпустить её без вашей помощи.
— Вы уверены, что её следует выпускать?
— Уверен!
— А я нет!
— У меня выходит книга.
— У меня тоже. И я выпускаю её за свой счёт, поэтому ничем не могу вам помочь, начинающий поэт.
— У меня выходит книга.
— Зачем?
— Чтобы вы прочли её.
— Я уже прочитала ваши произведения. Вам не стоит спешить с выходом книги.
— Но...
— Ужасно сегодня болит голова, просто ужасно, прощайте, юное дарование, не забывайте нас.
— У меня выходит книга.
— Вам не о книге нужно думать, а об учёбе!
— Я поступил в гимназию. Буду учиться на королевскую стипендию, сам король знает обо мне!
— Если король знает о вас, то я дам вам денег.
— Скоро я принесу вам книгу.
— Не торопитесь.
— У меня...
— Знаю. Знаю. Знаю. У вас выходит книга. Но нет денег на её издание.
— Точно так...
— И вы поступили в гимназию.
— Да.
— А подумали ли вы, что учить на королевские деньги не поэта, а нормального человека, гораздо нужнее для Дании.
— Мне не приходило это в голову, извините.
— Понадобится помощь, заглядывайте, мы всегда рады вас видеть. Приходите просто так, без книжных разговоров. Мы вас очень любим!
— Помогите мне выпустить книгу.
— Вы что, новый Шекспир?
— Нет...
— Зачем же выпускать книгу, если она малоталантлива. Почему вы, Андерсен, полагаете, что люди должны тратить время на чтение ваших сомнительных произведений, вместо того, чтобы служить стране? Изучать медицину, например? Или механику.
— Я не знаю.
— Да куда же вы торопитесь?
— Мне нужно набрать подписчиков до моего отъезда в Слагельсе.
— Славное местечко. Смотрите же, учитесь хорошенько.
— Спасибо. Мне пора.
— Да куда же вы? Я согласен быть среди ваших подписчиков. Вы ещё очень молоды и — кто знает — может быть, со временем станете дельным человеком. Тогда мы вместе посмеёмся над вашей книжицей...
— Спасибо...
— Воды поэту Андерсену...
— А вот и вы... Славно, славно... Надо же, приехать в Копенгаген ни с чем и уже гимназист. И сам Коллин-старший о нём хлопочет. Хотел бы и я иметь такого благодетеля!
— Не были бы вы так любезны...
— Я всегда любезен...
— Всегда? Третьего дня мы с вами встретились и вы даже не изволили поздороваться.
— Извините, я, должно быть, вас не заметил!