Сын башмачника. Андерсен

Сама мысль, что весь Оденсе знает о беде его матери, унижала его в глазах Мейслинга. Он упорно прятал подобные письма, но куда спрячешь душевную тоску? Она выступит на глазах, на лбу, проступит сквозь слова, наполнит собой интонацию.

Однажды Мейслингу на глаза попало такое письмо. Он ничего не стал говорить об этом Андерсену, но не сочувствие встретил в нём Андерсен, а ещё большее непонимание: бросить мать и уехать так далеко, вместо того, чтобы получить профессию и поддерживать её старость. Он смотрел на Андерсена и приходил к выводу, что королевский стипендиат просто хочет полегче устроиться в жизни, наплевав на мать, на самое святое, что должно быть у каждого человека...

Андерсен остался в классе, дождавшись, когда все выйдут, и обратился к директору гимназии:

   — Господин Мейслинг, мне показалось, что вы обиделись на меня?

   — Я? На вас? Да что вы о себе возомнили, Андерсен?

   — Я наблюдал за вашим лицом, когда после неудачного ответа сел на место.

   — Вам следует не наблюдать за лицом учителя, а внимательно смотреть в книгу и понимать правила. А если вы не можете их понимать, то хотя бы учите их наизусть. Но вы даже этого не можете: вы — тупой.

   — Может быть, я и тупой, но я не улыбался вашей оценке моих знаний, потому что глубоко вас уважаю. Ни один из учеников не может сказать, что я хоть раз обиделся на вас или кого-либо из других учителей. Вы можете разузнать!

   — Я не собираюсь ничего разузнавать о вас. Я уже сказал, вы много возомнили о себе. В душе вы уверены, что станете великим поэтом, эта уверенность сквозит в каждом вашем жесте, в каждой вашей наглой улыбке.

   — Я часто писал советнику Коллину, что вы недовольны моими успехами.

   — Чем-чем я недоволен?

   — Моими успехами... — недоумений повторил Андерсен.

   — У вас нет никаких успехов, — резко констатировал директор и радостно повторил: — Ровно никаких.

   — В Копенгагене есть семейства, предполагающие во мне талант.

   — В Слагельсе таких семейств нет, уверяю вас.

   — Но я учу всё, что задают, просто я теряюсь у доски.

   — Вот как, вы, оказывается, учите? Тогда дайте мне, пожалуйста, ответ на тот вопрос, который я задал вам только что на уроке.

Андерсен запнулся.

   — Ну, что же вы молчите, королевский стипендиат? Мы же разобрали в классе вопрос, на который вы не нашли ответа.

   — Я растерян.

   — А у вас бывает когда-нибудь состояние, когда вы не растеряны?

   — Бывает.

   — Тогда отложим наш разговор до этого счастливого времени, в которое я, право, не верю! Советник Коллин будет весьма огорчён вашими неуспехами. Вы ведь хвастаете всем, что он заменил вам отца.

   — Прошу вас, выслушайте меня до конца. Мне будет трудно вновь собраться для подобного разговора. Это требует всех усилий моей души.

   — Все усилия вашей души следует употребить только на учёбу! Подумать только, сам король определил вам стипендию, вам присылает деньги сам Коллин, а вы не желаете, совсем не желаете учиться, возомнив себя Бог знает кем! Стыдно, господин Андерсен. Ваша мать облилась бы слезами, узнав, как вы ведёте себя. Я сообщаю Коллину о ваших успехах, стараюсь защищать вас, а вы в это время кропаете жалкие стишонки.

   — Я не пишу стихов!

   — Значит, читаете книги, не имеющие отношения к учёбе.

   — Уверяю вас, это не так, лишь изредка, по воскресеньям, я, случается, по нескольку часов действительно читаю.

   — Таким нерадивым ученикам, как вы, и воскресенья следует посвящать изучению предметов, по которым вы не успеваете. У вас отсутствует элементарное образование.

   — Придайте мне сил трудиться, чтобы советнику Коллину не было стыдно за меня.

   — Вы ещё совсем молодой человек, и если ищете сил вне себя, то ничего в жизни из вас не получится.

   — Наступает весна, светает рано. Уверяю вас, я буду заниматься даже перед гимназией.

   — Вы говорите так, словно делаете мне одолжение.

   — Но в прошлом году эти утренние занятия весьма помогли мне.

   — Вы в этом уверены?

   — Да!

Мейслинг опять почувствовал усталость. Почему он должен тратить столько сил на этого полуприёмыша советника Коллина, почему вообще это существо, именующее себя Гансом Христианом Андерсеном, очутилось в Копенгагене, чего оно хочет от окружающих? Ведь несмотря на кажущуюся туповатость, в этом человеке катастрофическая воля к победе. Ведь нужно было всех заставить поверить в себя, заставить дать себе эту стипендию, постоянно ходить со своими пьесами к руководству Королевского театра, заставлять слушать себя и постоянно просить, просить, просить, ничуть не стесняясь этого. И если бы не он, Мейслинг, сей тщеславный Андерсен ещё долго тревожил бы интеллектуальное общество Копенгагена своими мечтами, просьбами, уверениями.