Сын Авроры

— Конечно, она гордилась. Но при этом она очень волновалась, зная вашу склонность к красивым женщинам... И зная, как выглядит Анна Иоанновна. Эти русские невозможны, в самом деле! А сейчас ты хочешь отдохнуть или увидеть свою мать?

— Увидеть ее? Но не вы ли сказали мне, что уже слишком поздно?

— Чтобы поцеловать ее, да, но пойдем со мной, и ты поймешь...

Она привела его в церковь, пустую в тот час, а потом проводила вниз, в склеп, где находились гробницы канонисс. Мориц застыл перед потрясающим зрелищем, открывшимся перед ним: помещение было освещено несколькими свечами, и его мать лежала там, и ее было хорошо видно сквозь прозрачный гроб. Она была одета в роскошное платье из голубого дамаска, украшенного английскими воланами. В дрожащем пламени свечей сверкали бриллианты на ее шее, в ушах, на груди, запястьях и пальцах. Смерть, пройдясь по ней, стерла следы страдания, болезни и даже возраста: белые пряди волос выглядели словно украшение, и Аврора, казалось, просто спит, как принцесса из сказки Шарля Перро.

— Ни один принц не придет разбудить ее, — прошептал за спиной Морица голос человека, которого он не заметил, потому что тот находился в тени колонны, — но когда в судный день вострубит Ангел, она поднимется, самая красивая среди всех красивых, и пойдет прямо к трону Господа!..

Обернувшись, граф узнал барона Асфельда, этого необыкновенного человека, который всю свою жизнь посвятил Авроре, единственной женщине, которую он любил. Он был ее рыцарем в великой традиции чистой любви, и он не покинул ее, согласившись жить в доме рядом с монастырем, сопровождая ее в поездках и будучи счастлив лишь тем, что может видеть ее каждый день.

— Клаус! — мягко упрекнула его Амалия. — Вы не можете оставаться в этом склепе до конца своих дней!

— Почему бы и нет? Мое счастье — быть рядом с ней, и пока мои глаза могут ее видеть, я не мечтаю ни о чем другом, кроме как оставаться на посту, который я сам давно выбрал для себя! Она была и остается моим светом...

Пока Асфельд говорил, слезы медленно катились по его лицу, покрытому шрамами и искаженному болью... Очень взволнованный, Мориц взял его за плечи, чтобы обнять:

— Вы знали ее лучше, чем я, и я не смогу быть достаточно вам благодарен. Мой эгоизм будет удовлетворен, если я буду уверен, что вы рядом с ней, и благодаря вам у меня никогда не будет повода беспокоиться за ее могилу. С тетушкой Амалией и вами, я убежден, она находится под защитой...

— Более того! Я буду продолжать находиться при ней, пока у меня будут силы, и бог, может быть, окажет мне честь умереть у ее ног.

Мориц встал на колени и надолго задумался, погрузив лицо в ладони, а затем, вырвав себя из оцепенения, отдал честь Клаусу Асфельду и, не дожидаясь Амалии, поднялся наверх. Его тетя присоединилась к нему на полпути к дому, просунув свою руку ему под локоть:

— Какой удивительный человек, не так ли? И какое участие!.. Именно он потребовал, чтобы Аврора была забальзамирована с особой тщательностью. Он же захотел, чтобы ее одели в ее лучшее платье и осыпали драгоценными камнями, которые она так любила, чтобы все это напоминало ему те дни великолепия, когда любовь твоего отца сделала из нее почти королеву...

— Почти! — с горечью подчеркнул Мориц. — И в этом заключается большая разница. Таких королев, как она, перед ним прошло множество... И конца этому не видно! Я старший уже в целом семействе бастардов, как мальчиков, так и девочек.

— Но он никого не любил так, как Аврору! — заверила его Амалия, глаза которой вдруг наполнились слезами.

Морис тотчас же успокоился. Зачем было говорить о том, что другим Август II дал земли, а тем, кому их не хватило, — титулы. Что он построил Пильниц[86] для графини фон Коссель, в то время как у его матери отобрали красивый дом в Дрездене, и графиня Кенигсмарк, приезжая в город, вынуждена была соглашаться на арендное жилье или на постоялый двор! Он, правда, подарил ей бриллианты, жемчуга, но кому из своих любовниц он их не дарил? И самый лучший из всех, сказочный зеленый алмаз, сверкал своими огнями в светлых волосах графини Ожельской[87], его последней любовницы! По крайней мере, на данный момент! Ведь любовные приключения Августа II, часто такие шумные, были еще и слишком быстротечными.

— В общем, — пробормотал Мориц, продолжая свои мысли вслух, — человек, которого мы оставили за молитвами, дал ей бесконечно больше, чем мой отец, и он ничего не получил взамен...

— Глубокую нежность! — ответила Амалия. — А может быть, Аврора полюбила его? Духовно, конечно, потому что ни о чем другом не могло быть и речи!

— Как вы можете быть в этом уверены? И почему? Канонисса — это ведь не кармелитка: она не обязана давать обет целомудрия!

— В случае с твоей матерью — могу! Или, скорее, природа так решила за нее.

— Как это?