Сын Авроры

— А как насчет твоего отца? — спросила Амалия.

— Он лишь хозяин моей жизни, и без его дозволения я не смогу служить королю Людовику... Но с того момента, как я родился, он не слишком охотно демонстрировал свои отцовские чувства. Я могу восхищаться им, но не уверен, что люблю...

— А как же твоя дражайшая супруга, — едва заметно улыбаясь, произнесла Аврора. — Ты ведь еще не забыл ее?

— Вы правы. Я слишком хорошо ее помню, и больше всего на свете хочу развода. А вы, кстати, обещали мне проследить за тем, чтобы он не заставил себя ждать. Так где сейчас моя жена?

— У себя, в Шёнбрунне, откуда, кстати, прекрасный Яго так и не уехал. Она уверена, что ты никогда не вернешься, так что поступает, как ей вздумается...

— Будет вести себя, как вздумается, как только перестанет быть графиней Саксонской. А король? Он в Варшаве?

— Нет, он сейчас в Дрездене! Король слишком любит этот город, который хорошеет день ото дня! Недавно закончилось строительство Цвингера, его новой резиденции. Теперь он проявляет интерес к мейсенскому фарфору. Сам Бётгер, открывший его состав, умер в прошлом году, всего-то в тридцать семь лет! Его здоровье пошатнулось после тринадцати лет заточения — по-другому это и не назовешь! — в своей подземной лаборатории...

Но Морица ничуть не волновала судьба этого гениального человека, раскрывшего секрет китайцев ради своего неблагодарного хозяина. То, что Август сейчас находился в Дрездене, было самой настоящей удачей — Дрезден гораздо ближе Варшавы!

Через несколько дней состоялась встреча отца и сына. К удивлению последнего, король внезапно выразил свою гордость, но его почему-то беспокоило желание графа уехать так далеко от него, матери и супруги. К тому же его нынешний статус предполагал образ жизни, который будет обходиться больше, чем в десять тысяч ливров.

Приятно удивленный этой внезапной отцовской заботой, Мориц убедил короля, что сведет свои затраты к минимуму. Он не будет просить средств у отца, за исключением самых крайних случаев. Что касается Авроры, она достаточно сильная женщина, чтобы не противиться той судьбе, которую избрал ее сын. И наконец, относительно жены — он хочет как можно скорее от нее избавиться, не желая больше, чтобы она позорила своим распутством его честное имя. Поэтому он написал Иоганне-Виктории длинное письмо, в котором подробно расписал свои претензии, но пообещал, что не будет обвинять ее ни в чем и даже возьмет всю вину на себя, если только она по доброй воле согласится на развод. Он считал это письмо лишь необходимой формальностью... Но, к своему удивлению, в скором времени он получил от нее ответ, полный раскаяния. Она признавала все свои ошибки, но в конце добавила, что «любой имеет право на ошибку, как и на раскаяние и еще один шанс». И заявила, что возвращается в Дрезден.

Едва увидев лицо жены, Мориц понял, что оставаться спокойным ему будет трудно. Она заявилась улыбающаяся, нарядная, кокетливая и уже тянула руки, чтобы обнять его...

— Зачем вы оставили меня так надолго, дорогой супруг? Разве вы не знаете, как нужны мне?

— Да неужели! — процедил Мориц, складывая руки на груди, чтобы избежать прикосновения, которого не хотел. — Знаете, в это как-то сложно поверить. Осмелюсь вам напомнить, что все это время вы позорили меня, так сказать, на глазах у всех, с этим вашим Яго.

— Не будьте так жестоки и постарайтесь меня понять. Одинокая, покинутая всеми, без семьи — я так нуждалась в дружеском плече, в чьей-то поддержке, в родной душе, которой смогу излить свое горе...

И тут она внезапно расплакалась.

— И, что бы там ни говорили злые языки, Яго был для меня прежде всего другом и братом, который помог мне чувствовать себя менее одинокой...

— Одинокой? У вас полдюжины служанок, с которыми можно поболтать!

— Не говорите глупостей! Они никогда не смогут заменить любовь мужчины!

— И для этого у вас был Яго.

Она умоляюще посмотрела на Морица:

— Я этого и не отрицаю. Он любит меня, возможно, даже сильнее, чем ему кажется... И я признаю, что однажды, лишь однажды поддалась этой любви. Но я быстро опомнилась!

— И вы пытаетесь заставить меня поверить в эту чушь? Ни я, ни те, кто видел вас вдвоем в Лейпциге, у вас и в других местах, никогда этому не поверят!

Она опустила глаза, хлюпнула носом, изобразила несчастное лицо и продолжила хныкать:

— Но это чистая правда! Я люблю вас по-прежнему, так же сильно, как и в день нашей свадьбы! Мои чувства ничуть не изменились, даже несмотря на все то, что произошло! И я готова отдать все, что имею, лишь бы вновь завоевать вашу любовь!

— О, вам придется хорошенько постараться. Учитывая, что я вас никогда и не любил.