Сын Авроры

— Вот и все? Знаете ли, господин министр, это не укладывается у меня в голове. Величайший солдат моего королевства, одержавший столько побед, спаситель Франции и дядя госпожи дофины заболел и умер, а меня даже никто об этом не уведомил? Мне с трудом в это верится! Если вы знали о том, что он болен, вы просто обязаны были сообщить мне об этом! Я обязан был повидаться с ним перед смертью! Я не должен был позволить ему умереть, не засвидетельствовав ему в последний раз свои дружеские чувства. А из-за вас я допустил непоправимую ошибку! И никогда вам этого не прощу!

Король поднялся с кресла и начал недовольно расхаживать взад-вперед по рабочему кабинету в Фонтенбло, заложив руки за спину. Огромные окна отражали силуэт короля, глаза которого потемнели от гнева. Он редко злился, но в этот раз просто вышел из себя. Министр ощетинился:

— Сир, — прошептал он, — я и не думал, что если один из маршалов подхватил насморк, стоит об этом тут же докладывать самому королю!

— Насморк, который убивает за четыре дня? Да вы издеваетесь надо мной. Граф Саксонский мог бы дожить до ста лет. Он был выше меня на полголовы и голыми руками гнул гвозди!

— Но состояние его здоровья уже давно оставляло желать лучшего! Ваше Величество прекрасно знает, что он болел водянкой...

— А также то, что вы его ненавидели! Об этом знают все, и это невозможно скрыть! И запомните — маршал был мне другом, я его уважал и восхищался им! Так что я не оставлю без внимания ни одной детали это внезапной и странной болезни, от которой он так неожиданно скончался. В сентябре Мориц приезжал в Версаль, и я не заметил в нем перемен. Так кто находился в замке в момент этого несчастья?

— Мало кто, сир, но совершенно точно там были его племянник граф фон Фризен, а также барон фон Гримм... Наверное...

— Гримм? Отправьте за ним немедленно. Министра обеспокоило это требование, и он попытался возразить:

— Сир! Но барон общается с самыми свободомыслящими людьми королевства! Он знаком с Вольтером, Дидро, а его любовница — мадам д'Эпине!

— Довольно! Я хочу его видеть здесь немедленно. Не вынуждайте меня повторяться. Но сделайте так, чтобы об этом визите знало как можно меньше людей.

Смирившись, министр поклонился и вышел. Оставшись наедине с самим собой, Людовик XV сел за свой рабочий стол и беспомощно обхватил голову руками. Смерть этого странного, неуемного человека, его незаменимого соратника, которому удалось стать большим французом, чем кому-либо еще, оказалась для него более сильным потрясением, чем король мог себе представить. Мориц Саксонский был неоспоримым военным гением! И умереть он должен был совсем не так — король представлял себе его смерть на поле боя, в суматохе сражения, когда маршал в очередной раз рисковал жизнью, чтобы одержать победу во имя Франции. А он ушел тихо, в забвении, пал жертвой глупой болезни всего в пятьдесят четыре года! Слеза прокатилась по щеке Людовика... Ночь уже опускалась, сменяя серый осенний день, окутывая дворец и окружающий его лес холодной дымкой. Было 1 декабря 1750 года.

* * *

Через три дня, в то же время и в том же месте, перед королем предстал человек, которому было около тридцати лет, роста он был чудь выше среднего, полноватый, с удивительно высоким лбом и непропорционально большим носом. Он поклонился королю, который, хмуро разглядывая посетителя, стоял у одного из окон:

— Я хотел вас видеть, барон фон Гримм, чтобы расспросить вас о смерти моего несчастного маршала Саксонского. Как мне сказали, вы были в тот момент рядом с ним, не так ли?

— Да, был, сир.

Немецкий барон держался почтительно и в то же время сдержанно. Он ждал, что последует за этим вопросом.

— Я пригласил вас потому, что в этой болезни и в скоропостижной кончине маршала есть какая-то странность. Прежде всего, я должен спросить — правда ли, что болезнь маршала длилась всего четыре дня?

— Да, сир. Маршал простудился и вынужден был соблюдать постельный режим.

— Но как можно было так сильно простудиться, чтобы умереть от подобной болезни? Я не слишком верю в это воспаление легких. Мориц сражался в Богемии, во Фландрии, в Польше и бог знает где еще, ему были не страшны ни снег, ни лед, ни шквалистый ветер. А теперь вы хотите, чтобы я поверил, будто мягкая и совсем не суровая зима в Турене могла убить его? Я не верю! Не могу поверить. Тут что-то нет так. И я хочу знать, что за всем этим кроется!

— Сир, я могу сказать не больше, чем известно вам: тридцатого ноября маршал покинул этот мир. В Шамборе очень влажный воздух из-за обилия водоемов...

— Не пытайтесь меня обмануть, барон! Можете ли вы мне поклясться, что маршал умер совершенно естественной смертью?

Застигнутый врасплох, Гримм опустил голову, и король увидел, как его собеседник сжал кулаки.

— Сир, — наконец прошептал он после длительного и красноречивого молчания, — если и есть во всем этом какая-то тайна, прошу вас поверить, что эта тайна — не моя. Сам маршал попросил сохранить ее.

— Так значит, я был прав...

Людовик XV подошел к рабочему столу и указал гостю на табурет:

— Садитесь!

— Но, сир, желание умершего...