Сын Авроры

Жан-Шарль де Фолар[100], специально приехавший из своего родного Авиньона на празднества в честь свадьбы дофина Франции Людовика-Фердинанда и испанской инфанты Марии-Рафаэллы, с немалой тревогой во взгляде наблюдал за походкой Морица. Маршал шагал с заметным трудом, опираясь на трость с золотым набалдашником, хоть и пытался изо всех сил сделать вид, что пользуется тростью из щегольства. Сейчас они прогуливались по парку недавно приобретенного Морицем замка Пипль, расположенного в местечке Буасси-Сен-Леже. Мориц проигнорировал вопрос, и они молча продолжали прогулку, прежде чем Фолар снова заговорил, но уже более мягким тоном:

— Сколько вам лет?

— Сорок девять! — буквально прорычал в ответ маршал. — И не надо сейчас читать мне нотации по поводу того, что вы-то, в свои семьдесят пять...

— Семьдесят шесть, прошу заметить!

— Пусть будет семьдесят шесть, неважно. Не надо говорить мне, что вы-то, в свои семьдесят шесть, легко порхаете, как самая настоящая балерина. Вы и сами прекрасно знаете, что всему виной мое давнее ранение, полученное под Крашнитцем. Оно до сих пор не дает мне покоя, иначе зачем бы я каждое лето прозябал на целебных водах в Баларюк-Ле-Бэн, в этой глуши? Вы и представить себе не можете, чего мне это стоит... Знаете, иногда затруднения при ходьбе — совершенно нормальное явление, тем более что в моем случае главную роль играют вовсе не ноги, а лошадь, которая меня несет.

— Но я заметил и некоторую одышку, — безжалостно продолжил Жан-Шарль.

— Да неужели! И что вы мне посоветуете, «доктор» Фолар? Отправиться в Сен-Медар на могилу этого несчастного дьякона Париса[101] и отплясывать на ней, ожидая чудесного исцеления, как в свое время это делали вы?

— Вам бы только хуже стало. А что до меня, то мне, наоборот, сильно полегчало. Поэтому вернемся к тому, с чего начался этот разговор: я знаю, что вы слишком много работаете и что, по слухам, у вас чересчур много любовниц.

Мориц расхохотался, и его плохое настроение словно испарилось.

— Слухи пускают только про богачей, дорогой мой. Но что правда, то правда: я люблю женщин. Скажу даже больше — они необходимы мне, как наркотик, и это, кстати, у меня семейное. Не забывайте о том, что я сын человека, у которого, как говорят, триста шестьдесят пять незаконнорожденных детей, то есть, как минимум, столько же любовниц!

— Наверное это так, но только вы, в отличие от короля Августа, совсем не щадите себя. Из Фландрии вы вернулись только в конце ноября, сейчас март, и бьюсь об заклад, что...

— Что в скором времени я снова уеду? Да, несомненно — через несколько дней.

— Вот именно. Но зачем тогда все это? — спросил Фолар, обводя руками парк, занимающий площадь в сто гектаров, и величественный замок, практически новый — едва минуло двадцать лет с тех пор, как он был построен для генерального откупщика Кантобра, который в скором времени вынужден был уступить его другому владельцу[102].

— Зачем все это? Да просто затем, что я почувствовал необходимость немного отдохнуть подальше от Парижа, в тишине и спокойствии...

— В тишине, говорите? И никаких гостей время от времени?

— Практически нет. Я ведь только-только приобрел замок, в нем ведутся работы, я все обустраиваю. Показываю его своим друзьям. Вчера вот приезжал Вольтер и, представьте себе, тоже беспокоился о моем здоровье.

— А он мудрее, чем я думал. Хоть по-прежнему продолжает знакомить вас с актрисами.

— Чтобы знакомиться с актрисами, Вольтер мне не нужен. «Комеди Франсэз» и «Гранд-опера» — как две корзины, полные прекрасных цветов, которые мне предстоит собрать...

— И кто сейчас ваша фаворитка?

— Ну-ну, Фолар, не вынуждайте меня разбалтывать тайны.

Впрочем, это проявление порядочности не имело ни малейшего смысла, ведь никакой тайны не было.

Любовные похождения Морица давно стали излюбленной темой светских сплетен в столице. Место Марии-Анны Данжевилль, на время одолженной у маркиза де Мирабо[103], сейчас делили между собой очаровательная мадемуазель Наварр, актриса из «Комеди Франсэз», и крошка Желен, которая «его постоянно подводит и которую ему пару раз даже хотелось утопить». Однако их обоюдное присутствие ничуть не мешало ему посещать сомнительный «салон» мадам де Ля Попелиньер, дочери Флорана Данкура[104], расставшейся с супругом-откупщиком из-за связи с герцогом де Ришелье. Мориц был завсегдатаем этого салона, который, впрочем, ни в какое сравнение не шел с литературными салонами мадам дю Деффан[105] или мадам д'Эпине[106]. Помимо всего перечисленного, к началу военной кампании Мориц нанял трех или четырех куртизанок. И местных красавиц тоже не оставлял без внимания. Он дошел до того состояния, что не мог обходиться без женщин, и именно во множественном числе — чем их было больше, тем сильнее росли его аппетиты. Будучи честным с самим собой, Мориц в глубине души признавал, что такая распущенность может иметь весьма скверные последствия для уже немолодого мужчины, который и без того занимался делом крайне изнурительным. Но он не желал об этом думать слишком долго.