Сын архидемона

Когда яцхен наконец-то выполз из электрической клетки, перед ним стоял я. А в руках у меня был тяжеленный камень. Изнемогая от тяжести, я поднял этот валун на вытянутых руках, замахнулся что есть сил и ударил!

— Аутодафе!!! — взревел я, шарахая камнем по голове яцхена. По хрустящей от жара, прогоревшей насквозь голове. Она и без того уже практически рассыпалась — мой удар проломил хитиновый череп и разбрызгал в кашу мозг. Все. Теперь совсем все. После такого не оживет даже яцхен.

Стараясь не глядеть в сторону полыхающих совсем рядом молний, я устало сел на корточки и закурил последнюю сигарету. Было довольно странно сидеть рядом со своим бывшим телом. Понимать, что вот этот обгоревший бесформенный кусок плоти еще совсем недавно был мной. Видеть свой собственный мозг у себя на ступнях.

Похоронить его, что ли?

На секунду мне пришло желание последовать совету покойного и схарчить его. Соблазн немалый, кто спорит. Стать архидемоном.  свалить из этого мира.  может быть, достать из коробочки Пазузу и набить ему морду.

Я тряхнул головой, прогоняя дурацкие мысли, взял плоский камень и принялся копать яму.

Прошло восемь дней. Я лежал на траве, глядел в небо и тихонько читал заупокойную молитву. Отпевал самого себя. Я еще не умер, но мне явно осталось недолго. Я почти уверен, что это все из-за той чертовой мухи. Довольно обидно пройти через столь многое, победить в единоборстве непобедимое чудовище и отбросить коньки из-за какой-то тропической заразы. Быть побежденным ничтожным насекомым, которое может раздавить даже ребенок. Но ничего не поделаешь — все так, как есть, и этого уже не изменить.

Последние два дня я ничего не ел. У меня уже просто не было сил подняться и добыть хоть чего-нибудь. Ноги онемели. Да и руки тоже не двигаются. Кожа стала смертельно бледной, шея чудовищно распухла, а изо рта течет мерзкого вида пена. Я с трудом могу пошевелить языком. И вообще хреново себя чувствую. Зато в голове удивительно ясно и светло.

Ковчежец с Пазузу лежит рядышком. Запечатанный в нем архидемон не перестает браниться и поносить меня на чем свет стоит. Теперь я не смог бы освободить его, даже если б захотел.

— Сволочь ты, — озлобленно бурчал Пазузу.

— Сволочь. Ну да ничего, рано или поздно сюда кто ни будь явится. Рано или поздно я освобожусь.

— Луфе пона — промямлил я едва ворочающимся языком.

Потом я погрузился в забытье. Уснул и видел сны. Так, не приходя в сознание, я и умер.

Поднявшись в виде бесплотного духа, я некоторое время просто стоял неподвижно. Рассматривал тело безымянного энгаха, в котором провел последний месяц. Третье тело в моей жизни — и, похоже, последнее. Се ля ви.

Сожаления не было. Я не испытывал никакой печали, никакой тоски — всего лишь легкую грусть. Так грустят о старом костюме, прослужившем много лет, но теперь изношенном настолько, что пора менять его на другой. Жаль разве что — похоронить меня некому.

— Ну вот и все.  — вздохнул я, поворачиваясь к белому свету.

Этим светом была леди Инанна. В белоснежном платье, с цветами в волосах она светилась совершенно неземным, благословенным светом, от которого не уотелогь отрывать глаз.

— Вот мы и снова встретились, друг мой, — мягко произнесла богиня.

— Рад видеть вас, миледи, — ответил я. — Хотя мне почему-то казалось, что после смерти меня встретит.  не знаю.  скелет с косой?

— Это все очень индивидуально. На свете существует немало сущностей, исполняющих обязанности Смерти, — и некоторые из них действительно выглядят так, как вы представляете. Но за вами явилась я. надеюсь, вы не против?

— Только за. И куда меня.  теперь?

— Именно это вам и предстоит узнать.

За ее спиной распахнулось нечто вроде туннеля из чистого света. Богиня улыбнулась, и я улыбнулся ей в ответ. Похоже, смерть — это еще совсем не конец.

Это только начало.

— Кстати, место Ангела Любви все еще вакантно, — взяла меня под руку Инанна. — Не интересуетесь?

— Надо обмозговать, — ответил я. — Сколько у меня времени на раздумья?

— Все время мира.