Сын

Утолив страсть, она спросила:

— Ты где был?

— Гулял.

— Ты весь мокрый.

Руку пощипывало. Отогнав дурные мысли, я спросил:

— А тебя совсем не волнует то, что делают с этим мужчиной?

Вопрос прозвучал громче, чем я рассчитывал.

— Это потому, что он бледнолицый?

— Не знаю.

— Неправильно обсуждать такие вещи.

— Я и не обсуждаю. Ладно, больше не буду.

— Даже со мной.

Повисла неловкая пауза.

— Я знаю, что ты не трус. Все знают, что ты не трус, — медленно проговорила она, взвешивая каждое слово. — Тошавей говорит, когда-нибудь ты станешь вождем. Тебе готовят в подарок плащ из бизоньей шкуры, но это секрет.

— Я просто спросил, что ты чувствуешь.

— На плаще будет изображено, как ты убил делавара, как твоя магия спасла тебя от его стрел и как ты спас Тошавея от солдат. Но это будет сюрприз. — Она помолчала и добавила: — Этот человек — бледнолицый. Подумай об этом.

— Там, где я рос, с людьми так не поступали.

Она перевернулась на спину.

— Ты ведь знаешь, я не всегда была котсотека.

— Нет, не знаю.

— Я была теепере[96], лет шести от роду, когда техасцы напали на наше племя. Брат заставил нас с сестрой прыгнуть в реку и уплыть. Брат высунул голову из воды, и его застрелили, в меня тоже стреляли, но не попали. На следующий день мы с сестрой вернулись в лагерь и среди сотен других мертвых женщин, стариков и детей отыскали нашу мать. Техасцы отрезали ей голову и надели на кол, они взяли тетсуваи[97] и затолкали целиком ей между ног. Крови было столько, что стало понятно — она была жива, когда с ней это делали. Но вокруг шеи крови почти не было, и мы поняли, что голову отрезали уже потом. Так что я родилась пенатека, но сейчас я котсотека.

— То же самое произошло с моей матерью и сестрой, — сказал я. — И с братом.

— Тиэтети, так нельзя говорить. — Она начала одеваться, а я подумал, что мне все равно.

Конечно, она права: ей можно говорить о своей семье, мне о моей — нет, потому что если твои родные не команчи, их все равно что вообще не существует.

— Если хочешь, я останусь, — робко пробормотала она.

Я молчал. Она тихонько всхлипнула, и тут я не выдержал, сгреб ее в охапку и потянул обратно на одеяло.

— Я больше не буду об этом говорить, — пообещал я.

Она лишь пожала плечами, выскользнула из одежды, но мы просто лежали обнявшись, и скоро она заснула.

А я все пытался понять: легкое жжение распространяется дальше по руке или оно мне просто мерещится? Потом вспомнил отца. В начале сороковых годов победы в схватках с команчами были так редки, что вести о них разносились по всему штату. И за все эти годы случилось только одно сражение, в котором погибло много команчей, это экспедиция Мура на Колорадо. Мур утверждал, что убито более ста пятидесяти воинов, но все знали, что на самом деле это были женщины и дети, а воины во время нападения на лагерь охотились где-то далеко. Отец тогда воевал в отряде Мура, иногда рассказывал о том походе, но примерно так же, как и обо всех остальных. Ничего особенного тогда действительно не произошло. Маленький индеец вырастает в большого индейца. Индеец есть индеец, только и всего.

— Ты такой хороший, — пробормотала сквозь сон Цветок Прерий, целуя меня. — Ты такой благородный, такой добрый и ничего не боишься.

Утром охотник на бизонов был мертв. Лицо и шея раздулись, но никто не обратил на это внимания. Все были просто очень разочарованы. И сокрушались, что старые времена уходят, прежде пленник протянул бы дня на два-три дольше.

Если меня и подозревали, вслух никто ничего не говорил. Каждую ночь Цветок Прерий приходила ко мне, и Тошавей сказал, что я могу взять несколько лошадей, если надумаю жениться. Но заметил, смущенно откашлявшись, что пятьдесят — это слишком высокая цена за невесту. Времена изменились.

Мне вручили плащ из шкуры бизона, изготовленный специально для меня, и теперь у меня было свое типи. Год оказался удачным. Наступила осень, зарядили дожди, тепло покинуло равнины. Ночами подмораживало, а дни стояли солнечные; охота приносила много добычи, и я начал мечтать о жизни с Цветком Прерий.

Через несколько недель после смерти бледнолицего охотника люди начали болеть.

Двадцать шесть Джинни

Лето 1945 года

Настал день победы, и целых несколько недель казалось, что все изменится, но в итоге все осталось как прежде. Братья так и не вернулись, вакерос справлялись с делами без ее помощи — нет смысла помогать им разоряться. Пару раз она даже упаковывала чемодан, готовая принять предложение Джонаса, но успевала передумать; в Берлине будет то же самое, что в Принстоне, он тут же бросит ее ради своих дел и приятелей.