Сын

– Давайте проверим, правильно ли я вас поняла, – сказала Кари, складывая ладони под подбородком. – Между Агнете Иверсен и тремя этими жертвами есть связь. И, принимая во внимание, что убийца приложил так много труда для того, чтобы мы не обнаружили эту связь, он боится, что именно эта связь сможет вывести нас на него.

– Хорошо, инспектор Адель. Ты изменила угол зрения и свое местоположение и прозрела.

Кари услышала нервное бибиканье и снова открыла глаза.

– Зеленый, – сказала она.

Глава 23

Дождь лил уже не так сильно, но Марта без возражений наблюдала за тем, как Стиг достает ключ с балки над дверью в подвал и отпирает ее, натянув куртку на голову. Подвал, как и гараж, был забит вещами, рассказывающими семейную историю: рюкзаки, палаточные колышки, изношенные красные бутсы, в которых, видимо, занимались каким-то спортом, может боксом. Санки. Ручная газонокосилка, которую заменили бензиновой, стоящей в гараже. Большой продолговатый морозильник, покрытый сверху жаростойким пластиком. Широкие полки с опутанными паутиной бутылками сока и банками варенья и висящий на гвозде ключ с бледной биркой, когда-то информировавшей, для чего этот ключ предназначался. Марта остановилась у ряда лыж, на некоторых из них виднелись следы жидкой лыжной мази. Одна лыжа, самая длинная и широкая, треснула вдоль.

Войдя в жилую часть дома, Марта моментально поняла, что здесь давно никто не жил. Может, дело было в запахе, а может, в невидимом слое времени и пыли. Подтверждение нашлось, когда они вошли в гостиную: она не увидела ни одного предмета, произведенного на свет за последние десять лет.

– Я приготовлю кофе, – сказал Стиг и прошел в прилегающую к гостиной кухню.

Марта стала разглядывать расставленные на камине фотографии.

На одной из них были изображены молодожены. Схожесть Стига с ними, особенно с невестой, была поразительной.

На другой фотографии, очевидно сделанной несколько лет спустя, были эти же двое с двумя другими парами. У Марты моментально появилось ощущение, что пары связывали мужчины, а не женщины. Мужчины в чем-то были похожи. У трех друзей были одинаковые, почти постановочные позы, самоуверенные улыбки, самодовольный вид, как у трех альфа-самцов, непринужденно метящих свою территорию. Равноценные, подумала она.

Марта вышла на кухню. Стиг стоял к ней спиной, склонившись к холодильнику.

– Нашел кофе? – спросила она.

Он повернулся к ней, поспешно снял с дверцы холодильника желтую клейкую бумажку и убрал ее в карман брюк.

– Конечно, – сказал он, открывая шкафчик над раковиной.

Быстрыми уверенными движениями он насыпал кофе в фильтр, налил в кофеварку воды и включил ее. Снял с себя куртку и повесил ее на спинку одного из стульев. Не того, что стоял ближе к нему, а того, что стоял ближе к окну. Своего стула.

– Ты жил здесь, – сказала Марта.

Стиг кивнул.

– Ты очень похож на маму.

Он криво улыбнулся:

– И они так говорили.

– Говорили?

– Моих родителей больше нет в живых.

– Ты скучаешь по ним?

Она моментально прочитала на его лице, как совершенно обычный, почти будничный вопрос задел его, словно проник в отверстие, которое он забыл заделать. Стиг дважды моргнул, открыл и закрыл рот, как будто боль наступила так неожиданно и внезапно, что он потерял дар речи. Потом кивнул, повернулся к кофеварке и стал поправлять ее, как будто она стояла неровно.

– Твой отец на фотографиях выглядит очень солидно.

– Он таким и был.

– В хорошем смысле?

Он повернулся к ней:

– Да, в хорошем смысле. Он защищал нас.

Марта кивнула и подумала о своем отце, который вел себя совершенно иначе.

– А тебя надо было защищать?

– Да. – Он быстро улыбнулся. – Меня надо было защищать.

– О чем? Ты подумал о чем-то.

Он пожал плечами.

– О чем? – повторила Марта.

– Нет, я просто увидел, как ты остановилась у треснувшей лыжи для прыжков с трамплина.

– А что с ней?

Стиг с отсутствующим видом посмотрел на кофе, который только что начал литься в колбу.

– Каждую Пасху мы обычно ездили к дедушке в Лешаскуг. Там был трамплин, рекорд которого установил мой отец. Предыдущий рекорд принадлежал моему деду. Мне было пятнадцать, и всю зиму я тренировался прыгать с трамплина, чтобы побить рекорд. Но Пасха в том году была поздно, потеплело, и, когда мы приехали к дедушке, снега под трамплином почти не было, потому что туда попадали солнечные лучи, и из-под снега уже торчали сухие ветки и камни. Но я должен был попытаться.

Он бросил взгляд на Марту. Она ободряюще кивнула.

– Папа понял это, посмотрев на меня, и сказал, что не разрешает, что это слишком опасно. Поэтому я просто кивнул и подговорил соседского мальчишку быть моим свидетелем и замерщиком расстояния. Он помог мне набросать побольше снега на то место, куда я намеревался приземлиться, и я побежал наверх, надел лыжи, унаследованные папой от дедушки, и поехал. Лыжня была дьявольски скользкой. И я хорошо оттолкнулся. Даже слишком хорошо. Я летел и летел, ощущая себя орлом, наплевав на все, потому что все дело было в этом, именно в этом, ничего не могло быть лучше.

Марта увидела, как у него загорелись глаза.