Жилкин
Платова. Что вы, Григорий Афанасьевич, я люблю, когда вы поете. Особенно в последний раз в вашем народном театре очень понравилось.
Жилкин. Я волновался тогда так, что у меня и голос потерялся.
Платова. Я привыкла к вашему голосу.
Жилкин. А я к вам... Понимаю — не надо. Для меня и то счастье, что я вижу вас.
Платова. Вы все шутите, Григорий Афанасьевич.
Жилкин. А что же делать одинокому человеку? А вы все Африку изучаете?
Платова. Приходится.
Жилкин. Значит, уезжает Алексей?
Платова. Собирается. Государство там молодое. Помогать ему — наш долг.
Жилкин. Долг-то долг... Только иногда за наше добро про нас же и всякие пакости говорят.
Платова. Ну, не все же так. За добро и нам добром платят.
Жилкин. Согласен. Только я не слышу. А вот тех, что пакости говорят, слышу... Каждый вечер по радио слышу.
Платова. И не противно вам слушать?
Жилкин. Противно, а слушаю. Любопытно.
Платова. А что же это вы до всего такой интерес имеете?
Жилкин. Сверяю, что капиталисты говорят и что другие болтают. Я-то знаю, что у нас делается.
Платова. Действует на вас радио.
Жилкин. На меня никакое радио не действует. Радио само по себе, а я сам по себе. Как говорится, вольный сын эфира.
Платова. Не так давно вы не были вольным сыном эфира.
Жилкин. Как?
Платова. А так. Тогда вы мне что-то не говорили, что слушали «Голос Америки» и Би-Би-Си.
Жилкин. Слушал.
Платова. Их же забивали?
Жилкин. Находил щелочки.
Платова. Вот я вас и поймала.
Жилкин. Нет, я сам с повинной явился. Двоих, видно, из треста берут.
Платова. Двоих?
Жилкин. Нужда, видно, большая на советских геологов. На беседу к товарищу Головоногову еще Сергея Померанцева вызывали.
Платова
Жилкин. Да, в Кению. Жаль вот только наши кадры. Уедут, а сколько на них труда потрачено? А потом — Кения? Где она находится? Какая там среднегодовая температура? Трудно.
Платова
Жилкин. Как вам сказать... Вы где-то около истины...
Платова. Тогда говорите.
Жилкин. Точно я еще ничего не знаю. Только одно. На поездку в Кению подбирают другого. Мне сказал верный человек в тресте. Я возмущен этим! Я не могу, когда на собрании слышу одно, а на практике вижу другое. Я верю нашей власти, мне другой не надо. Но власть иногда не видит, как ее обманывают. Я буду огорчен, если то, что я вам сказал, подтвердится. Вот это я и хотел вам сказать. Как говорится, мавр сделал свое дело — мавр может уходить?!
Платова. Какой же вы мавр, вы мой друг.
Жилкин. Спасибо.
Платова. Вам спасибо.
Жилкин. Я люблю вашего Алешу.
Платова. Я знаю, Григорий Афанасьевич, знаю.
Жилкин. До свидания... Это все.
Алексей. Мама...
Платова. Алеша?!
Алексей. Мама, я купил цветы. Пока шел домой, я их раздарил... людям... Прохожие очень странно смотрели на меня и провожали долго глазами. Но мне так хотелось, чтобы люди радовались, улыбались.
Платова. Алеша! Что это значит?
Алексей. Мама, так часто люди не замечают жизни, осени, листьев и как они шуршат под ногами.
Платова. У тебя очень глупый вид.
Алексей. Счастье всегда глупое. Мама, мы с тобой счастливые люди. Ты и я. Я и ты. Мы вместе.
Платова. Алеша! Что случилось, говори!
Алексей. Садись. Я сейчас был у Головоногова... Я читал своими глазами... Мама! Мой отец жив!
Платова. Погиб, Алеша.
Алексей. Я тоже не поверил. Я сказал, что этого не может быть. Я сказал, что ты лучше знаешь про отца. Но это правда. Мой отец жив.
Мама, мама, не надо, не надо. Слышишь, не надо.
Платова. Этого не может быть. Не может. Кто тебе сказал? Что ты читал? Он погиб. Погиб.
Алексей. Мама! Мама!