Свора девчонок

Я не привыкла, что человек может что-то понимать, хотя сам поступил бы иначе. Это был такой фокус-покус, которым до сих пор в моей жизни владели только родители. Когда они, например, дарят тебе Барби, хотя им самим она совсем не нравится.

Мы улыбнулись друг другу. Стекло, которое всегда отделяло меня от других людей, исчезло. Между мной и Юреком ничего не было. Люди без одежды всегда прикрывают срам руками. А я сейчас вообще не знала, что мне прикрывать.

Я стала скороговоркой рассказывать дальше: я думаю, что старуха с соседнего участка – это Стонущая мать, и она хочет поджечь туннель, и я бы очень хотела пойти туда посмотреть, но боюсь, что кто-нибудь меня при этом узнает…

Юрек засмеялся.

– Я все время подозревал, что с ней что-то не так. А Оле с Матео еще говорят, будто у меня из-за этой старухи мания преследования. Да посмотри на нее – она же древняя как мумия, а каждый день бродит туда-сюда, ездит на машине, все такое. Меня можешь не убеждать. Она призрак. Ясное дело!

Я тоже засмеялась.

– Не, я не это имела в виду. Она не призрак.

Он поднял очки, покачал головой из стороны в сторону.

– Жаль.

В этот момент он показался мне чудны́м и странным. И каким-то чужим.

– А теперь я должен посмотреть, не остался ли в туннеле один пепел? Ты это имеешь в виду? Я должен стать твоими глазами? – Он нагнулся ко мне и вытаращил глаза. Я тоже вытаращила глаза. Он заглянул внутрь меня, осмотрелся вокруг и снова вынырнул наружу. Мне стало тепло в животе и горячо и холодно в затылке. Все места и все температуры одновременно. Я, как рыба, оказавшаяся над водой, могла видеть, но не могла дышать. Так что я снова ушла на глубину.

Я отвернулась, посмотрела в сад и опять начала дышать. Успокоившись, снова взглянула на Юрека.

– Ну тогда… – произнес он, встал, взял горсть черешни. И мои-его глаза двинулись в путь.

Я закрыла свои и пошла вместе с ним – сначала рядом, а потом прямо внутри него. Я доверилась его шагам. Большие шаги. Длинные ноги.

Наши глаза видят крутой подъем за Мильхфельсом, где поднимается горизонт. Небо сокращается, чтобы дать место горам. Нарастающая жара испаряет дождь с травы. Я вижу супермаркет, мусорные пакеты на пандусе. Вижу узкую тропинку у склона, вижу, как Мильхфельс остается все дальше позади. Посмотрела на черные крыши, одна с солнечными батареями, одна с садом наверху. Посмотрела в сторону садоводства, постаралась разглядеть наш домик, увидела себя.

Пошла дальше, вдоль луга, мимо разрушенного дома Колотящего кузнеца, который на солнце был похож на выцветшие кости. На меня посмотрело открытое слуховое окошко.

И я вошла внутрь. Сама бы я не решилась, если б не была в шкуре Юрека, – в ней волноваться было приятно. А потом сердце забилось быстрее. Мальчишеская рука открыла дверь. Внутрь горкой свисала крыша. Она, видно, рухнула на верхний этаж, и он тут же проломился. Лужи от дождя. Обломки и трава. Песок и старые балки. На сломанной оконной раме сидит птица и покачивает хвостом. Пустая рама открыта внутрь. Внизу привязана веревка. Не такая, чтоб повеситься, но и не та, которой завязывают бандероли. За такую, скорее, хорошо тянуть санки. На ней висит толстая палка, эдакая дубинка. Она раскачивается на ветру и тихо стукается о стену. При сильном ветре должна стучать громче и настырнее, а при очень сильном – колотить.

Со своими собственными глазами я бы туда никогда не зашла. Кто боится, осматриваться не пойдет. Стучащее привидение оказалось простой деревянной колотушкой. Нечисть – веревкой. Предание – ветром.

Юрек пошел дальше к опушке леса. Вернувшись, он не описывал мне все так подробно, дерево за деревом, но я исходила из того, что лес все еще такой, каким я его знала. Подводный лес, углевыжиг, пешая тропа, старая тропа лесника, питомник, глубокие кратеры. Полная палитра зеленого. Лесные шорохи и звук собственных шагов.

Юрек почувствовал запах задолго до того, как дошел до места. Огонь явно сожрал что-то трудно перевариваемое.

Пахло лаком, холодным камнем и немного – дождем.

Ближние деревья с одной стороны стали светло-серыми от пепла. Чуть дальше время остановилось. Там все было на оттенок светлее. Как будто плохо отретушировано.

На месте, где был туннель, в зелени леса светилась ярко-коричневая свежая земля. Крыша из корней сгорела, дерево упало на крону другого дерева, яму и вход засыпало. Лес сполз в кратер, который мы называли ямой. Ямой перед нашим туннелем, где мы сидели вместе еще три дня назад.

Через пару лет этот кратер будет выглядеть так же, как все остальные заросшие кратеры в лесу.

Мне от новости, которую Юрек принес из леса, стало физически больно. Как будто вместе с туннелем во мне тоже что-то засы́пало. Я никогда не смогу туда вернуться.

Оказаться рядом – да.

Сверху – да.

Но не внутри. Потому что никакого «внутри» больше нет.

Я вздыхала и вздыхала.

Бея новость об обвале туннеля спокойно приняла к сведению.

– Значит, ты никогда не узнаешь, кто там лежал.

– Узнаю! – сказала я.

У Матео отвисла челюсть.

– Обвалился? – переспросил он. – Как это? Там же все каменное было, разве не так?