Своими руками

— Да какой тебе вымыли, — запричитал отец. — Понимаешь, как дело вышло. Семёновна зашла. Посчитали мы с ней, сколько корова нам может дать выручки. Потом хватился, а вазы нет. И никого посторонних не было. Ребята не брали… Оказия и только. Настоящее ЧП.

Мать долго смотрела на стол, повернулась, взяла подойник и ушла доить корову. Отец поворчал со вздохами. А Илья улыбался, как говорится, в усы. Он решил до утра о вазе не говорить.

Илья ужинал всегда с матерью, после её прихода с работы. Он подавал на стол еду, тарелки с ложками. За ужином рассказывал о школьных и деревенских новостях. В этот раз отец тоже присел к столу и заговорил:

— Семёновна посчитала, что мы можем взять за нашу Лыску от государства рублей тысячу двести — триста. Продать кому-нибудь — возьмём все полторы тысячи.

Мать молчала, о чём-то думала. Илюшка понял и обрадовался, что матери этот разговор не интересен.

— Я решил сразу купить тебе шубу, — продолжал отец. — Поедем в Москву — купим.

— Из искусственного меха, — заметила мать.

— Да ты что! Из настоящего, — вскипел отец. — Чтобы ты да ходила в искусственной шубе…

— На хорошую шубу не одну корову надо. Теперь шуба дороже дома стала, а не то что коровой обойдёшься, — сказала мать.

— Не может этого быть! — возразил отец. — Когда это корова так дёшево стоила? На корову дом покупали, семья обувалась-одевалась вся с ног до головы. На неё можно было целый год прожить…

— А с коровой всю жизнь люди горя не знали… Знаешь, что я слыхала? С Нового года на закупку цены прибавят. Люди говорят, что мы спешим и прогадываем. Я думаю: не подождать ли нам?

— Ерунда, — возразил отец. — На копейку прибавят, а она к тому времени вес скинет и сена поест на двести рублей. Решили: продаём! Семёновна говорит…

— Перестань ты со своей Семёновной, — оборвала мать. — Ты лучше спросил бы у неё: она когда-нибудь хоть мизинцем притрагивалась к корове, хоть раз каплю молока выдоила, парным молоком дышала?

— Так ты на попятную? — спросил отец.

— И на попятную. Стоит повременить, — ответила мать. — Я ещё одну новость узнала. С Нового года будут давать участки под сено. Имеешь корову — получай участок на лугу и коси. Не надо будет сшибать по жомке, когда где урвёшь.

— Враки, — заверил отец. — Такого никогда не будет. Завтра иду в сельсовет и беру справки на сдачу.

— Дело твоё, — ответила мать. — Только потом не тужи.

— А чего нам тужить? Возьмём и другую купим, если надо будет, — сказал отец.

— Все, кто продали, других не купили и не собираются. В одних заботах можно век прожить, а наживать их заново вряд ли кому захочется…

Интерес к материнским словам у Ильи пропал, лишь она произнесла «дело твоё». И сразу после ужина Илюшка побежал к Фёдору Михайловичу, сказать ему о намерениях отца.

На дорожке под окнами захрустела под ногами листва, ложился мороз.

С неба глядели звёзды, — казалось, что и на них мороз. Илюшка не обратил на эту погоду внимания, побежал к Князевым и лишь у их дома вспомнил, что замёрзшая вода разрывает всякую посуду — разорвёт вазу. Он хотел вернуться, вылить из неё тухлятину, но махнул рукой: пусть что будет.

Князевы заканчивали ужин. Фёдор Михайлович пригласил Илью за стол, но он отказался.

— Дядя Федя, я к вам только на одно словцо. Мне некогда.

— Если срочные дела, не будем неволить. Говори, — сказал Фёдор Михайлович. — Я выяснил, что твоя мать неохотно расстаётся с коровой. Сбивает её отец, а его, в свою очередь, наша всеми уважаемая Вера Семёновна Борисюк.

— Отец завтра пойдёт в сельсовет, договариваться сдавать корову, дядя Федя, — сообщил Илья.

Фёдор Михайлович улыбнулся чему-то, вытер салфеткой руки, заговорил:

— В сельсовет ему идти уже бесполезно. Я вчера выяснил, что заготконтора пока не принимает скот от колхозников: запретила ветслужба. И никому частным порядком пока продать не удастся. Главное — оттянуть, умерить горячку, а там время само покажет, как поступить. Так что ты успокойся, Илья Алексеич. Завтра я буду у вас в школе, проведём наше первое занятие, — как говорится, сдвинем воз с места, а дальше он сам покатится.

Илья радостным бежал домой. Трава с листвой похрустывала под ногами сильнее. У дома он отыскал несколько стеблей обмёрзшей крапивы, взял вазу, вывалил из неё содержимое в канаву, сходил к колодцу, вымыл с крапивой и внёс чистую в дом.

— Берите вашу вазу, — сказал Илья, ставя её на стол.

— Смотри, отец, ваза, — сказала мать. — Где ты её, сынок, нашёл?

— На улице у крыльца стояла. Я сходил её вымыл. Только больше окурки в неё не бросать, — предупреждал Илья. — Меня от них чуть не вырвало, когда я её мыл.

— Да это вот батюшка гостью себе приобрёл, — показала мать на отца. — На неё смотреть противно, когда она сосёт эти сигареты. Теперь мужики не все к куреву тянутся, а она пристрастилась. После неё три дня дом не проветрить.

— Отчего она курит? Растолстеть боится, — стал оправдывать отец Веру Семёновну.

— Чтобы не толстеть, надо больше работать, земле кланяться, — возразила мать. — День на стуле просидеть, вечер — у телевизора без движения — тут хоть искурись, не спасёшься от ожирения.