Своих не сдаю

Нож легонько скользнул, надрезая кожу на шее Хамзата, от внезапной резкой боли тот дернулся, но удерживаемый мощной рукой разведчика за волосы, быстро затих.

— Ну что? Все еще считаешь, что мне не поверят? Все еще хочешь попробовать?

— Шайтан, — глухо выдохнул Хамзат.

— Да нет, это ты уже слишком. Разве что его заместитель по Чеченской республике, — холодно и неприятно улыбнулся ему разведчик. — Ну что? Все осознал? Говорить будем?

— Будем, — судорожно сглотнув, просипел чеченец. — Только нож убери и отпусти меня.

Люд все так же улыбаясь неуловимым движением руки спрятал тускло блеснувший клинок в ножны и, до хруста костей потянувшись по-кошачьи гибким телом, неспешно направился к отлетевшему в сторону во время суматохи стулу, не спеша поднял его и, аккуратно поставив на прежнее место, сел.

— Ну? Слушаю тебя?

— Ты платить обещал… — облизнув пересохшие губы и непроизвольно потирая шею, произнес Хамзат, глядя куда-то в сторону.

— Обещал, значит, заплачу, — серьезно и веско ответил Люд. — Я с тобой дело честно веду, не обманывая…

Он прекрасно знал, что молодой чеченец сейчас отчаянно пытается сохранить лицо, понимая, что проиграл вчистую и все равно сделает все, что захочет ловко поддевший его на крючок разведчик, все же пытается выдвигать какие-то свои требования. Вроде как сравнивая счет: мне пошли навстречу, ну и я в ответ тоже… Так примерно потом эти мелкие уступки прольются целительным бальзамом на израненное горское самолюбие, помогая примириться с происшедшим. Потому в данный момент Люд готов был пообещать что угодно, хоть луну с неба, лишь бы чеченец начал говорить, прошел ту самую переломную точку, за которой свершившееся уже не изменить, не исправить и остается только смириться, как бы тяжело и унизительно оно ни было.

— Ладно, — подумав с минуту и еще раз нервно пройдясь языком по губам, произнес Хамзат. — Они сами виноваты. Не надо было им так со мной поступать. Слушай…

Люд склонился над столешницей, перегнувшись как можно ближе к собеседнику, всей позой и выражением лица показывая предельное сочувствие и понимание. Вначале Хамзат говорил неуверенно, спотыкаясь на каждом шагу, долго подбирая слова и периодически сбиваясь и замолкая. Однако разведчик, поощрительно улыбаясь, доброжелательно кивая, вовремя задавая точно выверенные наводящие вопросы, вскоре сумел помочь ему перебороть неловкость и, постепенно, речь чеченца стала плавной и образной, слова полились, будто сами собой, выражая весь гнев и возмущение незваными ночными гостями и их наглыми требованиями. Люд бурно сопереживал, укоризненно качал головой, демонстративно сжимал кулаки и скалил в гневе зубы в самых драматических местах повествования. А сам внутренне ликовал, мало того, что он нутром опытного оперативника сразу почуял, что парнишка на этот раз вовсе не врет, а значит все, Рубикон перейден и теперь (только теперь!) он становится настоящим, достойным доверия агентом, еще открывалась шикарная возможность выйти на очередную духовскую банду, взять их эмиссаров при передаче денег и одним махом выяснить, где скрываются остальные бандиты, и кто в селе с ними связан. Это была удача! Люд на секунду вспомнил тот момент, когда на берегу Хумыка ловил спину бегущего Хамзата в прорезь автоматного прицела. Ведь никаких проблем не было снять тогда пацана, гарантированно и качественно, на таком расстоянии не промазал бы и самый тупой срочник. Ан нет, как что-то под руку тогда толкнуло, вдруг в последний момент решил сделать по-другому. И вот он результат! Да какой! Ай да Люд! Ай да сукин сын!

Цапель

Несколько полуразвалившихся заросших диким бурьяном построек на фоне чистого голубого неба, по которому оранжевым шаром катилось яркое летнее солнце, смотрелись мирно и даже как-то идиллически. Вообще окружающий пейзаж смутно напоминал не то альпийские луга сытой и благополучной Швейцарии, по которым носится нарисованный медведь с шоколадом "Alpen gold", не то немецкую слюнявую балладу о влюбленных пастухе и пастушке. Однако десяток мужчин в линялом камуфляже, залегших в зарослях терновника чуть ниже по склону не понаслышке знали об обманчивости этаких вот мирных миражей и красот горной природы, которые здесь встречались чуть не на каждом шагу. В любой момент идиллическая картинка готова была взорваться грохотом автоматных очередей, свистом пуль, криком раненых. Война приучила их видеть не заливающее развалины солнце, а выискивать случайный его блик на окуляре оптического прицела, вслушиваться не в мерное шуршание легкого ветерка в кронах деревьев, а напряженно ловить случайный хруст сучка под крадущейся ногой, щелчок плавно сдвинутого предохранителя, или лязг передернутого затвора. Они были людьми войны — воинами, у которых восприятие реальности катастрофически однобоко сдвинуто в определенную сторону. Иначе не выжить! Здесь не до красот и поэзии! Задумаешься, отвлечешься, расслабишься всего на секунду и поедешь домой в цинке. А вместе с тобой и твои друзья.