Своя радуга

– Я Субэдэй. Несколько дней назад ты дрался и победил мунгальского юношу в круге.

– Да.

– Тот, которому ты едва не сломал хребет, мой сын…

Старик чуть прикрыл веком глаз. Межислав сообразил, да поздно. Дернулся, а уже чья-то тяжесть легла сзади на плечи, руки назад вывернули, придавив и бросив вперед. Только и успел от души пнуть кого-то сзади ногой, услышал сдавленный крик, – попал… Вжатую в кошму голову сдавили сильнее, на шею лег щекотно-острый холодок лезвия. Сейчас рука один раз пройдет, и все… Замер Межислав, вздохнул судорожно. Чтож, баран бы блеял, – а он не станет. Да и тяжелее умирает баран. Степняки вскрывают ему живот, и рукой теребят во внутренностых, пока не сожмут в кулаке бьющееся сердце… Но лезвие все еще щекотало, а на руках сзади тугим шнуром захлестнулась болезненная удавка. Чего они еще удумали?

Грубая рука схватила его за волосы, и снова подняла на колени.

Старик все с тем же пустым жестоким лицом, поднял свою мису и отхлебнул. Поставил на место, застыл.

– Ну… чего ждете? – Внезапно пересохшим горлом, просипел Межислав.

Старик же глядел на него своим пронзительным глазом без ответа. Тенью застыл рядом страж-переводчик. Казалось, время встало. Только все сильнее ныли связанные за спиной руки. Умеют вязать степняки… Внезапно острое ухо Межислава уловило – за шатром, среди привычного станового шума, послышались отчаянные крики и звон оружия. Лязг, крик? Так кратко… Было аль не?.. Межислав глянул на старика. Тот тоже скосил глаз, он тоже слушал. Тоже слышал!

– Что это? Что там? – Борясь с неудобной позой пережимающей глотку, прохрипел Межислав.

Старик вернул на него свой взор, и наконец отомкнул губы. Тенью от переводчика полились русские слова.

– Сегодня на пиру, великий Бату-хаган, внук потрясателя вселенной чингиз-хагана, в знак особой милости и для закрепления дружбы попросил князя Феодора Юрьевича, отдать Бату-хагану свою жену – Евпраксию, которая славится по всем землям своей редкой красотой.

– Что?.. – Ошеломленно прошептал Межислав.

– Для нас в таком предложении нет необычного. Слабый отдает сильному свое, в том числе и женщин. Даже великий чингиз-хаган, по молодости был однажды вынужден бросить жену, сбежать от врагов в густой лес. Скопив силы, он вернул жену, некоторые говорят, даже с некоторой прибылью… – старик криво, едва заметно улыбнулся. – Не подумай, русский, что великий Бату-хаган польстился лишь на красоту жены князя Феодора, которую он никогда не видел. Бату-хаган не подвержен порывам крови. У него семь жен. И бесчисленное количество покоренных стран готово по первому его мановению приводить ему своих лучших дочерей. У редких ныне женщин истинных фарсов, волосы не менее белые, а глаза не менее голубые чем у ваших. А если хагану все-таки захочется сравнить, – он сравнит. Но правда в том, что княжна Евпраксия ведет свой род от ромейских кесарей, которые когда-то владели половиной мира. Не пристала такая жена малому русскому князю. Может, легче будут склонять головы перед мунгальским владетелем люди со старых ромейских земель, если он соединит свою кровь с кровью рода древних правителей? Вот что сказал Бату князю Феодору. И разве это не мудро задумано?

Старик утомившись длинной речью, отхлебнул из своей чаши, продолжил:

– Но князь Феодор повел себя неучтиво. Не стоило ему прилюдно кричать на хагана Бату, оскорблять хозяина на его же пиру. Князей и бояр, и все посольство ваше – порубили. Тебя же, – старик впился взглядом в Межеслава с хищной улыбкой – я попросил Бату-хагана отдать мне.

– Подлецы вы!.. – Вскинул голову, пытаясь вырвать волосы из тяжелой хватки Межислав.

– Молчи. – Отсек слова рукой старик. – Кричит тот, кто не имеет силы делать. Ты в моих руках. Так что слушай. Я еще не кончил свою речь. Кроме тебя из послов остались живы еще двое. Их не зарубили за ту услугу которую они оказали Бату-хагану. Ведь это они рассказали про жену князя Феодора, и какая от неё может быть выгода. Сами пришли и рассказали. Хаган-Бату щедро наградил их, и отпустил, снабдив конями. Это боярин Лузг из Новогорода на Осетре. И думный боярин Олята из Рязани.

– Вре-ешь! – Прошипел Межислав.

– Клянусь верой предков, вечным голубым Небом, я сказал тебе правду. Верно говорят, словом можно ранить острей чем мечом… Правда может быть не менее грозной чем самая изощренная ложь. Я рад, что тебе больно слышать. Ведь ты едва не сломал хребет моему сыну.

– Врешь! Зачем бы они стали?!..

Старик впервые улыбнулся.