Своя комната

Сложно удержаться от догадок – что было бы, если бы Шарлотта Бронте имела годовой доход хотя бы 300 фунтов (но сумасбродная женщина продала авторские права на свои романы за полторы тысячи), если б она лучше знала деловой мир, побывала в городах и местах, где жизнь била ключом, набралась бы жизненного опыта, общалась с единомышленниками и людьми с разными характерами. В этом перечислении она указывает свои недостатки – не как писательницы, но как женщины. Она прекрасно понимала, как расцвел бы ее талант, если бы не был потрачен на одинокое созерцание дальних полей, если бы ей была дарована возможность путешествовать, приобретать новые знакомства и впечатления. Но они не были ей дарованы; и нам придется смириться с тем фактом, что все эти прекрасные романы – «Городок», «Эмма», «Грозовой перевал», «Миддлмарч» – были написаны женщинами, чей скудный жизненный опыт ограничивался стенами и приличиями пасторского дома, женщинами, которым приходилось по частям докупать бумагу, чтобы закончить тот же «Грозовой перевал» или «Джейн Эйр», потому что денег на весь роман сразу не хватало, и которые были вынуждены писать в общих гостиных все тех же приличных домов. Одна из них, Джордж Элиот, с большими приключениями сбежала, но всего лишь на уединенную виллу в Сент-Джонс-Вудс. Там она укрылась от осуждения общества. «Надеюсь, меня поймут правильно, – писала она. – Я не приглашаю к себе никого, кроме тех, кто сам этого захочет». Ведь она жила во грехе, с женатым мужчиной, и один вид ее мог оскорбить добродетель какой-нибудь миссис Смит. Пришлось покориться требованиям света и «отрезать себя от мира». В то же время на другом конце Европы некий юноша привольно жил то с цыганкой, то с богатой дамой, воевал, свободно и беспрепятственно познавал человеческую жизнь во всем ее многообразии, и все это невероятно помогло ему, когда он стал писать книги. Если бы Толстой «отрезал себя от мира» и поселился в монастыре с замужней дамой, это наверняка поспособствовало бы его просветлению и помешало бы ему написать «Войну и мир».

Можно пойти дальше и взглянуть на процесс творчества и влияние на этот процесс пола автора более пристально. Если закрыть глаза и попытаться представить себе роман как таковой, перед мысленным взором предстанет вполне правдоподобное строение, пусть и со множеством искажений и упрощений. Но все же мы способны увидеть его форму – то квадратами, то в виде пагоды, то с пристройками и аркадами, то основательно-приземистую, с куполом, как в соборе Святой Софии в Константинополе. Вспоминая разные знаменитые романы, я думала, что форма эта связана с теми чувствами, что лежат в основе романа. Но чувства эти тут же перемешиваются, поскольку форма задается сопряжением не камней, но человеческих душ. Роман начинается с напряженного противостояния. Жизнь столкнулась с чем-то себе противоположным. Вот почему так сложно сойтись с кем-нибудь во мнениях касательно романов, вот почему мы так подвластны своим пристрастиям. С одной стороны, мы хотим, чтобы герой по имени Джон выжил, иначе мы будем горевать. С другой – что ж, Джон, настало время умереть, этого требует сюжет. Жизнь сталкивается с чем-то себе противоположным. Но поскольку жизнь в этом раскладе все же присутствует, мы судим об этом как о жизни. «Ненавижу Джеймса», например. Или: «Совершенно неправдоподобный бред, со мной такого не было». Взять любой знаменитый роман, и мы увидим невероятно сложную постройку, собранную из множества мнений и чувств. Удивительно, что такая постройка может продержаться дольше года-двух и может значить для английского читателя то же, что для русского или китайца. Но иногда они и в самом деле оказываются поразительно долговечными. И в этих редких случаях их связывает воедино (я все еще думала о «Войне и мире») целостность натуры автора (не путать с достойным поведением и своевременной оплатой счетов). В данном случае внутренняя целостность автора – это передающаяся нам вера в то, что он излагает правду. Да, думает читатель, я бы и не подумал, что такое бывает, мне никогда не встречались такие люди. Но ты убедил меня, а значит – это правда.

Читатель «проверяет на свет» каждую фразу, каждый эпизод – ведь Природа наделила нас внутренним светом, которым мы испытываем каждого писателя. А может быть, капризная Природа начертала на стенах разума невидимое предсказание, которому повинуются великие творцы: эти письмена становятся различимы лишь в свете огня. Узрев его, вы восхищенно восклицаете: я так чувствовал, я это знал, я мечтал об этом! В восторге вы благоговейно закрываете книгу, словно у вас в руках сокровище, опора, к которой вы всегда сможете вернуться, – и я закрыла «Войну и мир» и убрала ее на полку. Если же, напротив, эти несчастные строки поначалу привлекают вас яркостью и резкостью, но потом увядают: что-то не дает им расцвести; или же они обращаются в невнятные каракули и пару клякс, а цельного текста так и не выходит, то вы с разочарованным вздохом говорите: очередной провал. И этот роман не удался.