«Свои средствия»

Однажды является продавец лесу и на обычный вопрос: «Не краденый ли?» – отвечает с полным изумлением: «Господи помилуй! Краденый… Как возможно!.. Вишь, как вы меня напугали… какими словами… Ах ты, боже мой, владыко, чудотворец!..» Несмотря на это изумление продавца, я указал ему, во-первых – на дешевизну – сравнительную, конечно; во-вторых – на то, что, как мне известно, в ихней стороне крестьянский лес повырублен и таких бревен нет; а в-третьих – на то, что и недавно мне привозили такие же бревна и тоже сомнительного происхождения. «Вот что, – сказал я в заключение: – ты говори мне по совести, откуда лес… Ведь не из вашего крестьянского отвода?» – «Да нешто в нашем лесу возможно такое дерево отыскать?» – отвечал продавец уж без всяких экивоков. «Ну, – сказал я, – так не возьму!» – «Позвольте, – сказал продавец, – позвольте, не огорчайтесь… Я вот только скажу два слова». Он отвел меня в сторону и самым убедительнейшим топотом сказал: «Не беспокойтесь… Сделайте ваше одолжение! Будьте так добры! Извольте меня выслушать. Лес точно что спорный, это говорить нечего. Но только не беспокойтесь, сделайте одолжение – я сам у этих господ лесным караульным служу… Чего же вы?.. Я… я, – он указывал себе на грудь, – сам караульщик… Господи помилуй! Чего же опасаетесь?» Этот в высшей степени веский, относительно безопасности покупки, аргумент вероятно как нельзя лучше подействовал на моего соседа, который охотно стал покупать у этого караульщика «спорный» лес; но что касается лично меня, то я решительно убедился, что «исправление» границ, в ожидании того момента, когда упомянутая комиссия найдет возможным приступить к этому же делу, уже начато обывателями, по собственному способу и ведется весьма энергически…

И точно, всю почти зиму из того угла, откуда теперь идет дым, доходили вести, не обещавшие ничего хорошего… «Рубят!»… «Они было сначала по опушке хозяйничали, а потом вошли во вкус, вломились в самое нутро»… «Рубят»… «Уж будет им на орехи!»… Вслед за этими слухами, в конце зимы, вдруг прогремела весть: «открыли», «такой-то барину объяснил». «Барин приехал». «Теперь бу-у-удет!» Затем что ни час, то новости: «Нагрянули с судом… Мужики прослышали, всю ночь задами вывозили бревна, разбрасывали под мостами, в проруби, в снег… Барин их же нанял все это свезти в одно место и их же засудил… всех поголовно. Уж бу-у-у-удет!» Однако нет… Так как в этом деле замешаны не одни мужики, а и мужицкая аристократия – кулаки, то дело пошло по-иному. Пошла в ход водка. Сходы разных деревень составляют приговоры: «лес рублен у них», в ихних наделах!.. Если бы не кулаки – конечно, крестьяне попались бы. Кулаки, чтобы не попасться самим, заодно выручили и мужиков; мужики получили и лес и за доставку его из оврагов. Смеху было «предовольно». Мошенничества еще больше. Барин бросил тяжбу и продал весь лес за бесценок крупному лесопромышленнику на сруб. Это значило: «Пусть никому не достается. Не мне, так и не вам!» – изобретение чисто русское решать запутанные вопросы. «Пусть никому не достается!» – это совершенно наш способ, наш прием решать общественные дела. «Никому!» – лучше всего: никто не обижен, все остаются в дураках, в убытке и в нужде. «По крайности никому» – вот решение всех общественных вопросов, и решение, что всего замечательнее, успокоительное!.. Так порешил барин… А теперь вот дым и гарь несутся из той стороны… «Уж не порешили ли и мужики на том же?» – думается мне. Барин сказал: «Не мне, так и не вам», почему же мужики не могут сказать: «не нам, так и не вам»? И вот дым пошел… «Никому не доставайся!» – это тоже ведь «средствие» – средствие до тех пор, конечно, покуда «комиссия» не приступит, наконец, к чему-нибудь уже во имя не общего истребления, а общего удовлетворения нужд. Но, говорят, нет средств. Средств действительно нет, и вот тихо и бесшумно, «как свеча», горит лес, стог сена… Смотришь на это и боишься… Много есть «вопросов», уже возбужденных комиссиями, – таких, которые и народом возбуждены еще раньше, – а решения им нет покуда, кроме «своих средствий». Вот этих средствий-то и боишься, живя в деревне.