Свой путь

– А чего ты хотел? – ответил Иван Иванович и снова сел на скамейку. – Миленький, как его уволили, пил, будто не в себя, курил всякую дрянь, по бабам-трешницам шлялся. Истратился, теперь только пить и курить может. Но, между прочим, до баб до сих пор охоч. Правда, немного в ином смысле. Ты думаешь, Тамара Александровна только за вонь на Миленького шипит? Ха! Он без баб себе жизни не смыслит. Ты когда-нибудь за девками в бане подглядывал? Так вот – ты ничего не знаешь про подглядывание. Миленький – вот он настоящий охотник! Вот мы здесь моемся, а он наверняка уже готовится.

– И как ему только ноги до сих пор не переломали?

– Как не переломали? Ты думаешь, он весь такой страшный просто так? Да его и бабы, и их мужики не по разу до полусмерти пи… избивали. Последний раз полтора года назад так отделали – я гроб заказывал, думал, не выживет. Несколько человек под суд пошли! Ладно, Миленький не злопамятный, всех прощал, никого не посадил.

– Просто ангел божий, а не человек.

– Лейтенант, мне кажется, что ты на него лично зуб имеешь. – Иван Иванович пристально посмотрел на гостя. – Тебе бы шпионов ловить, а ты здесь ерундой занимаешься.

Спиридонов взгляд выдержал.

– Иные граждане, Иван Иванович, хуже шпионов. Так страну свою ненавидят, была бы их воля – все бы оболгали, опошлили. Вы говорите, про Манеж не знаете? Так я вам расскажу – уродство сплошное. Хрущев, помнится, очень хорошо сказал. Сейчас, минутку, цитату вспомню…

Голос и лицо Спиридонова вдруг преобразились, и он громко и яростно продекламировал:

– Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук, и то лучше нарисует! Что это такое? Вы что – мужики или пидарасы проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть?

Маховиков восхищенно хмыкнул:

– Ишь, как завернул!

– Да, он мог, – согласился Спиридонов.

– Да это я про вас, Степан Борисович. Талант просто!

Спиридонов пропустил комплимент мимо ушей.

– Враг поднимает голову, товарищ Маховиков. И у меня создается впечатление, будто вы этому потворствуете.

– Знаешь что, Степан Борисович, – Маховиков резко встал, и простыня осталась лежать на лавке. – Давай-ка мы этими вопросами потом займемся, после бани, после обеда, ладно? Я тебе рассказал, за что Миленького ценю, ты мне рассказал, за что преследуешь. Никуда он от нас не денется. Пойдем-ка еще пару заходов сделаем, пока время позволяет.

– Я больше не хочу, – попытался протестовать Степан Борисович.

– А что ты здесь будешь делать, один и без штанов? Бабку Тимофеевну охмурять?

При упоминании о штанах и слепой бабке решимость Спиридонова завершить банный день как-то поутихла.

– Если только не больше двух, – предупредил он Маховикова.

– Какой вопрос, Степан Борисович? Баня – это такое дело, против воли нельзя, а то не удовольствие, а пытка получается.

Спустя пять минут они снова лежали на полках, и ловкие банщики парили их попеременно то березовыми, то дубовыми вениками.

– А я… ух! еще… ух! спросить хотел… – с трудом шевеля языком, проговорил Спиридонов. – Что там… оох… за артефакт на стене висел… ух! у Миленького…

– Какой еще артефакт? Этот, из картона, изоленты и катушки ниток? Хе! – председатель довольно крякнул. – Это, Степан Борисович, его фотокамера.

– Чего? – не поверил Спиридонов. – Как фотоаппарат, что ли?

– Почему – как? Это самый настоящий фотоаппарат. Его Миленький из подручных средств собрал. Денег-то на настоящий у него нету, вот он, значит, и придумал себе самодельный.

– А как же оптика?

– Он и тут, засранец, ушлый оказался. Из очков сам линзы делает, сам полирует.

– Откуда у него такие навыки?

– Да из книжек, из журналов. У него за будкой целый склад – «Юный техник», «Химия и жизнь», «Наука и техника».

– Так он на эту камеру, получается…

– На нее…

– Так какая проблема? Вы же говорите, что его били. Сломали камеру – и все дела.

– Эх, Москва! Ты думаешь, самый умный? Да у нас мужики каждую неделю его халупу вверх дном переворачивают, фотки эти мерзкие рвут, камеру заодно ломают. Так он новую за пять минут смастерит. Я сам видел – руки у него с похмелья ходуном ходят, а он чуть ли не вслепую крутит-вертит. Подручных средствто целая свалка. Криво получается, но ведь работает!

– А стратегическую съемку самодельной камерой вести можно?

– Мужики, хватит парить гостя, – объявил председатель. – Гость, кажется, угорел.

6

Пожарные были ребята незлые, зря председатель наговаривал. Как только Маховиков со Спиридоновым ушли, Миленького дружно раздели, а его лохмотья замочили со стиральным порошком и слабым раствором «Белизны» в прохудившемся корыте. Свалявшиеся в колтун волосы состригли, кое-как отчекрыжили бороду и намылили при помощи куска поролона, намотанного на швабру. Грязь смывали из брандспойта.

Когда водные процедуры закончились, самые молодые пожарные баграми замесили мокрые шмотки в корыте, и на том процедура стирки была завершена. Лохмотья несколько раз обдали сильной струей воды, выполаскивая таким образом остатки порошка и хлорки, и, когда вода перестала пениться, при помощи тех же багров развесили на кривобоком заборе, которым Миленький огородил свой автозак.