Свои люди — сочтемся

Запрещение комедии для сцены в 1849 г. держалось более десяти лет, несмотря на то, что друзья драматурга приложили немало стараний, чтобы добиться разрешения пьесы. Так, в 1851 г. Погодин писал фрейлине двора А. Д. Блудовой: «Комедия Островского имеет больше достоинств, нежели полагаете Вы и граф. Причина Вашей несправедливости в том, что Вы не знаете тех купцов, которых граф оставил в Москве в десятых и двадцатых годах. Это негодное поколение, переход от грубости, доброты, простоты к так называемой цивилизации. Их жаргон и в словах и в мыслях совершенно другой: он-то схвачен Островским отлично, и очень жаль в отношении к автору, публике, искусству, что комедию не позволяют играть. Она дополнение к уголовному кодексу. Липочка — лицо превосходное, типическое, как Простаков, Скалозуб, по сочинению. Автора надо бы ободрить, а он подвергается почти гонению. Вот почему мне хотелось так, чтоб Вы послушали Садовского и замолвили слово в случае нужды в Петербурге за пиесу». В 1855 г. Горбунов читал комедию у вел. кн. Елены Павловны, и Писемский, сообщая об этом автору, выражал надежду, что «это может служить хорошим путем для цензуры», однако надежды эти не сбылись.

Вместе с тем и в эти годы делались попытки поставить комедию силами любителей, причем в некоторых из этих спектаклей принимал участие сам Островский. Так, Берг вспоминал, что в начале 50-х годов в домашнем спектакле в доме С. А. Пановой в Москве Островский исполнял роль Подхалюзина; в любительском театре у Красных ворот в Москве 2 января 1861 г. автор также исполнил эту роль, Большова играл хозяин квартиры, где шел спектакль, — Н. И. Давыдов, а Тишку — будущий известный актер и издатель Сочинений Островского — М. И. Писарев.

Но это были любительские постановки. Первый публичный спектакль комедии «Свои люди — сочтемся!» состоялся в ноябре 1857 г. в Иркутске. Воспользовавшись отъездом генерал-губернатора Н. Н. Муравьева, труппа молодых профессиональных актеров поставила комедию Островского. По возвращении Муравьев, желая хотя бы задним числом санкционировать постановку запрещенной пьесы, направил в III Отделение просьбу разрешить спектакль, но получил отказ и пьеса была снята со сцены.

Только в 1860 г., после того как была опубликована вторая редакция комедии, а Александр II благосклонно отнесся к «Грозе», постановка пьесы была разрешена на сцене императорских театров.

Сообщая об этом автору, Горбунов писал: «Слава богу! Слава богу! Слава богу! <…> „Свои люди“ на днях будут пропущены. Это верно <…> Нордстрем (цензор. — Е.П.) сам вызвал и сказал П. Ст. <Федорову>: давайте поскорее пьесу, я теперь пропущу. (Тимашева нет) <…> П. Ст. сейчас велел прибавить: пришлите распределение <ролей>».

К репетициям приступили почти одновременно два театра: Александрийский в Петербурге и Малый в Москве. Премьера на сцене Александрийского театра состоялась 16 января 1861 г., в бенефис известной актрисы Ю. Н. Линской, которая, узнав о разрешении пьесы, писала автору: «Я опять так счастлива, что приобретаю в свой бенефис такое сокровище, благодарю Вас, мой голубчик, за это, у меня нет слов, чтобы выразить Вам всю мою радость».

Роли в спектакле исполняли: Большов — Ф. А. Бурдин, Аграфена Кондратьевна — Н. П. Воронова, Липочка — Е. М. Левкеева (Левкеева 1-я), Подхалюзин — П. В. Васильев (Васильев 2-й), Устинья Наумовна — Ю. Н. Линская, Рисположенский — П. И. Зубров, Фомииншна — П. К. Громова, Тишка — И. Ф. Горбунов, квартальный — А. А. Волков.

На премьере присутствовал Островский, специально приехавший в Петербург. Бурные аплодисменты зрителей и вызовы автора начались уже после второго действия и продолжались в течение всего спектакля.

Удачно прошли и повторные спектакли: Бурдин писал автору 5 февраля 1861 г.: «Пьесу играли семь раз, всегда с успехом — театр полон».

Постановку комедии «Свои люди — сочтемся!» рецензенты расценили как праздник русского театра. «Это самое капитальное сценическое явление нынешней зимы, — писал в „Отечественных записках“ М. П. Розенгейм. — Если вы сами не были на бенефисе, то я скажу вам в виде вступления, что как в день бенефиса, так и потом при повторениях его, Александрийский театр был полон сверху донизу…». Вместе с тем сам спектакль, по мнению рецензента, «неудовлетворил многих, даже из числа жарких поклонников» таланта Островского. Вина в этом лежит прежде всего на Бурдине, который в роли Большова «играл как-то бесцветно и совершенно не передал, уничтожил этот дико нелепый, но энергичный характер».

С этим мнением соглашались и другие рецензенты: «Образ самодура, семейного деспота, в котором нет удержу, образ Большова, казалось нам, совершенно исчез на сцене. Г-н Бурдин из Самсона Силыча сделал какого-то вялого, опустившегося старика, какую-то мокрую курицу».