Свой ключ от чужой двери

Ну, доклады там, приветственные речи, то да се, атмосфера официальная и приподнятая. Под занавес, когда основная программа была выполнена, к микрофону мелкими рыбешками рванулись разномастные кружковцы. Одним из первых – археолог-любитель, пенсионер Родион Германович Ворона. Мы, студенты, экстатически засучили ногами, предвкушая зрелище; у Шмыгало отвисла челюсть; председатель растерялся и упустил драгоценную минуту, а пенсионер-археолог, в прошлом бухгалтер фабрики индпошива обуви, бодро цепляясь за колени аудитории, уже пробирался к сцене. Почему, выйдя на заслуженный отдых, Родион Германович ударился в археологию, никто толком не знал. По слухам, нашел у себя в огороде серебряную монету Карла IV, занесенную, видимо, наполеоновскими солдатами, а может, какими-нибудь шведами, и заболел краеведческой горячкой. Его коньком была хронология поселений древних славян и перевалочные форпосты на пути из варяг в греки. В тот памятный день он подготовил сообщение на тему «Проявления тотемизма и фетишизма в религиях древних славян», где, спотыкаясь на трудных словах, доказывал, что всякое древнеславянское поселение «имело свое божество в форме материального фетиша, но значительно чаще в виде животного-тотема, образующего мир мифических первопредков общественных групп-родов».

Если отбросить шелуху, то смысл его сообщения сводился к тому, что при закладке фундамента жилых помещений, «домов, как говорится», наши предки, оказывается, приносили в жертву черного барана, а не козла, петуха или других животных, как упоминает ряд уважаемых отечественных и зарубежных историков в своих монографиях.

Войдя в раж и брызжа слюной, Ворона кричал с кафедры:

– Баран! Черный баран! Черный баран с рогами! Шерсть черного барана… баран, барану, барана… с рогами!

Студенческий контингент был в отпаде. Иностранцы, сидевшие в президиуме и не понимавшие ни слова, кроме «баран», были уверены, что речь идет об их ученом коллеге – приветливо кивали ему, улыбались и жестами показывали, что хоть и не все понимают, но главное ухватили и присоединяются к оратору в его похвальном слове. Профессор Шнапс поднял кверху большой палец, потом сцепил руки в замок и потрясал ими над головой.

Профессор Баран наливался краской. Председатель, побледнев и хватая воздух в предчувствии последствий, пискнул:

– Регламент!

Его поддержал парторг, но Ворону голыми руками не возьмешь.

– Сию минуточку, – умильно улыбался он, прижимая ладони к груди, – совсем чуток осталось!

И еще минут десять склонял жертвенное животное по падежам. Каждое новое упоминание о баране вызывало хохот с задних рядов, потом, смущаясь, захихикала середина, и вскоре весь зал хохотал как на концерте записного юмориста.

– Баран рогатый! С рогами! – кричал, стаскиваемый с кафедры, пенсионер Ворона и цеплялся за ее деревянные бока. – Черный!

В результате уважаемый профессор Баран получил кликуху – Баран Рогатый, что было, конечно, круто.

Кажется, я рассмеялся. Дамы обеспокоенно уставились на меня: у обеих мелькнула мысль, что у меня истерика, или еще хуже – что я от горя сошел с ума. Я успокоил их печальным взглядом и кашлянул. Они выразительно переглянулись.

Жужжание голосов в церкви меж тем стало глуше, румяный священник скороговоркой тарабанил свой текст на старославянском, что-то спрашивал, молодые отвечали утвердительно и отпивали из массивного золотого кубка. Ходили вокруг аналоя. Свидетели – подруга Лии Лара Бекк и телохранитель Стаса Эдик Исоханов – держали венцы у них над головой и ходили следом. Эдик запутался в шлейфе свадебного платья и чуть не упал, но венец из рук не выпустил. «Какой прекрасный обряд, – думал я. – Интересно, насколько он переменился со времен Киевской Руси?»

Золотые солнечные лучи пронизывали пространство храма. Мама Зинаида Дмитриевна, растроганная, рыдала; присутствующие дамы промокали глаза носовыми платочками; у Нонны был вид человека, которого донимает зубная боль. Завидует счастью сестры, не иначе. Полковник-музыкант Сидоров, новый муж Зинаиды Дмитриевны – генерал Нурбеков скончался четыре года назад во время сердечного приступа, – стоял тут же, поддерживая жену под локоть. С выражением торжественно-озабоченным и слегка растерянным из-за толстых линз очков – полковник сильно близорук.

Молодые меняются кольцами. Шепот восторга в толпе. В католическом обряде в этом месте священник обращается к присутствующим со словами, что, если, мол, кто-то располагает сведениями порочащего характера, то давайте, не стесняйтесь, выкладывайте, пока не поздно. Ведьмы подглядывают за мной, как, мол, реагирует, не затуманилось ли чело, не жалеет ли, что упустил лебедушку, не собирается ли упасть на пол и забиться в падучей. Инна Васильевна на всякий случай берет меня под локоть и кладет голову на плечо. Я слышу резкий запах ее духов. Рита Марковна твердо решила выколоть мне правый глаз своими лакированными незабудками.

Скорее бы занавес!

* * *