— Никто ничего не выдаёт и не собирается выдавать, Данила. Просто надо все правильно оценивать. И глубже видеть. Тогда не будут возникать всяческие проблемы, которых… Словом, мне не хочется возвращаться к тому, что давно уже обговорено и переговорено. Я уже доказал свою правоту, в итоге сегодня и ты, как видишь, при деле. Короче, я тебе не позволю заводить подобные разговоры. Ну, со мной — ещё куда ни шло, пусть. Как говорится, покалякали, пораскинули умом. Ведь я должен понять тебя. Мне положено понимать каждого — и правого, и виноватого. А при всех… Не допущу больше такой заразы в отряде, как тогда!
— А над сказочкой моей все-таки стоит подумать. — Сказка твоя — другое дело. В сказке намёк всегда есть. И польза бывает, ежели ищешь её. Ты мне не дал договорить. Неизвестно ещё, так ли она, твоя сказка, подходит к нашему положению, как ты думаешь. Тут надо хорошенько поразмыслить. — Нарчук выпустил колено, поднялся с коряги и пошевелил плечами, будто встрепенулся. — Вот скинем сейчас неотложные дела, тогда и над сказкой будет время голову поломать.
— Не так его много, того времени, — отозвался Афонченко, — сегодня, к примеру, снег растает, а завтра может так обложить, что и носа никуда из лесу не высунешь. Так и будем глядеть всю зиму на местечко, где стоит полицейский гарнизон во главе с двумя немцами, через артиллерийскую буссоль.
— Далось же тебе!
— Я удивляюсь, почему тебя это не трогает?
— Что значит не трогает?
— А то, что ты от всего отмахиваешься!
— Тебе только кажется. Просто, мне… Да ты не волнуйся и не тоскуй очень-то. Все станет на своё место, все постепенно наладится. Главное — терпение и труд. Кропотливый, неустанный. И все — наперекор фашистам. И в малом и в большом. Жаль, конечно, что до больших дел у нас не дошло. Но будь уверен, дойдёт. Дай только справиться с мелкими делами, от которых зависят большие.
— Дай бог нашему теляти!…
— Ну, добра, Данила. Хватит, покалякали мы с тобой вволю, даже, может быть, лишнего сказали. Хотя я тебя вообще-то понимаю. Но хочу, чтобы ты меня тоже понимал. В конце концов время покажет, кто был прав, а кто ошибался. Спасибо за лекарство. Только зря ты зачерпываешь этаким большим ковшом. Хватило бы и поменьше. Видать, щедро раздаёшь самогон.
— А ты попробуй иначе, —обозлился Афонченко. — Парни приходят с задания измученные, спать ложатся в страшном холоде…
— Приказ есть приказ. Или забыл? Самогон полагается выдавать только в крайнем случае. Да и сам скорей выздоравливай. Пора становиться в строй. А то. знаешь, что бывает, когда человек без дела долго сидит?
— Что?
— Начинает задумываться над тем, что ясно и понятно. Мудрить начинает!
— Думаешь, так? А вот один мой знакомый иначе об этом рассуждал.
— Ну, ты теперь готов всех знакомых оделить своими мыслями, — засмеялся Нарчук. Потом, спохватившись, спросил: — Так что твой знакомый? Что говорил?
— А то говорил, что перед морозами не только вода в реках светлеет, но и мысли в человеческой голове в порядок приходят.
— Разве что, — не переставая улыбаться, кивнул головой командир отряда. — Вижу, созрел ты уже со своими и чужими мыслями для великих дел
Но перед тем как уйти, Митрофан Онуфриевич присел ещё на мгновение у костра, распростёр над ним руки, будто стремясь унести тепло с собой на остров…
Пока командир находился на наблюдательном пункте, да беседовал с Афонченко, да пил не торопясь самогон из большого ковша, в природе мало что успело измениться, однако утро сменилось днём и даже солнце раза два-три показалось из-за высоких облаков; правда, светило оно каждый раз совсем коротко, и за разговором его трудно было заметить.