Свой — чужой

— Ты знаешь, я ведь владею достаточно исчерпывающими данными о стрелках. Более того — техника на их телефонах молотит, но… С предъявлением обвинений… по Хрущеву.

— Это как? — машинально переспросил Валера, на самом деле заинтересовавшийся больше всего тем, что «техника молотит».

Ильюхин улыбнулся:

— Видишь, у наших поколений уже совершенно разные ассоциативные ряды. Поясняю — Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев как-то объявил: «Партия провозглашает, что нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме!» Как видишь — так оно и вышло…

— Теперь понял, — улыбнулся и Штукин, но полковник покачал перед его носом указательным пальцем:

— Думаю, что и теперь не до конца. На заслушивании в прокуратуре начальник отдела торжественно заявил, что преступление на восемьдесят процентов раскрыто. Я не стал шутить, что женщина на восемьдесят процентов беременной быть не может…

— Теперь понял, — повторил Валера уже без улыбки, а Ильюхин снова не согласился с ним:

— Думаю, что и теперь не полностью…

Полковник на несколько секунд прикрыл воспаленные глаза и подумал, что за последние месяцы он стал уставать слишком уж быстро и часто. Открыть глаза и вернуться к разговору его заставил притворно сердитый голос Штукина:

— Что же это вы, господин полковник, меня такой бестолочью считаете? Зачем тогда во вражий тыл заслали?

Виталий Петрович крякнул:

— Вот я уже и господин полковник — а раньше товарищем был… Все-таки правду говорят, что окружение влияет. Трешься среди господ — и пожалте, результат.

Штукин смутился, а полковник, не давая ему опомниться, тут же задал очень конкретный вопрос:

— Если Юнгеров узнает данные исполнителей — что он станет делать? Засунет их пальцы в мясорубку?

— Да ни в коем случае! — обрадовался Валерка возможности дать прямой ответ на прямой вопрос. Эта его радость сразу же насторожила Ильюхина. Виталий Петрович закурил и, вздохнув, констатировал:

— Ты, Валера, сейчас похож на девушку, которая звонит подружке, чтобы посплетничать, и умоляет: «Я никому ничего не расскажу, честное пионерское! Ну, рассказывай мне свою тайну!»

— Вы о чем это? — вспыхнул Валерка и тем самым подтвердил подозрения Ильюхина.

Полковник укоризненно покачал головой:

— Я, дорогой мой, о том, что ты — невзначай так — подбираешься к данным стрелков. Но, поскольку ты меня не очень хорошо знаешь, то получается у тебя неуклюже. Ты помолчи, не дергайся. Тебе очень хочется передать информацию Юнгерову, потому что это справедливо? Ты думаешь, что, передав, сможешь влиять на процесс? Я бы сказал, на процессы?

— Я… — растерянно начал было Штукин, но Виталий Петрович перебил его:

— Ты, ты! И не надо думать, что я тебя поймал! Я тебя не отчитываю. Я очень устало размышляю вслух. Ты прозрачен, Валера. Как ты думаешь, какой ты для Юнгерова?

Валерка закусил губу почти до крови, потом криво улыбнулся:

— Если я — клоун, тогда давайте заканчивать этот театр!

Ильюхин хмуро допил свой кофе, потом долго гасил окурок в пепельнице. Он специально тянул паузу, чтобы Валера понял: повышать голос на полковников не стоит даже внедренным в банды. Наконец Виталий Петрович сказал:

— Не надо подчеркивать свою молодость повышенной нервозностью. Знаешь, друг мой, когда ты женишься и у тебя появится ребенок, то вы с женой будете ждать, когда же он заговорит. М-да… ждать будете и будете учить его говорить, чтобы потом просить его замолчать. Доходит?

— Не очень…

— Жаль. На обиженных… А знаешь, как бы тебя угомонил Крылов?

— Нет.

— Лагерную поговорку насчет обиженных знаешь? Обиженных чего?

— Ебут.

— Вот! А теперь скажи: ты хочешь узнать имена стрелков?

— Хочу.

— Чтобы передать братве? — Ильюхин, казалось, просто излучает иронию.

— Нет.

— Ну, и тогда зачем тебе то, с чем ничего нельзя сделать? Ты смотрел «Приключения принца Флоризеля?» Там один ухарь все никак не мог никому алмаз показать… И что из этого вышло?

— Ну, ничего хорошего, — согласился Штукин.

Виталий Петрович посмотрел на него, словно учитель на любимого ученика, только что давшего правильный ответ:

— Именно! Теперь — давай с другой стороны глянем на эту тему. Вот сидят два жулика. Один другому рассказывает за свой квартирный разбой. Второй спрашивает: «И зачем ты меня подставил?» Первый руки к груди прижимает: «Да Господь с тобой! В чем же?» А второй ему объясняет: «Я теперь знаю за тебя. Вот завтра — хапнут тебя, и на кого ты думать начнешь? Чьи имена в КПЗ перебирать будешь? Вот на хера ты мне за этот разбой рассказал?» Смекаешь, к чему я?

Валерка неожиданно очень светло улыбнулся — безо всякого сарказма, иронии и прочих разных сложных «наполнителей»:

— Так точно, товарищ полковник! Смекаю, к чему вы клоните!

Ильюхин почувствовал перемену в его настроении и насторожился:

— И тебе по-прежнему хочется знать данные стрелков?

— Да.

Полковник откинулся на стуле и поднял руки вверх, словно сдаваясь в плен:

— Так. То ли я дурак, то ли не в этом дело. Хорошо. Если это не каприз детский — вот хочу, и все, папа, купи мне этот мячик, — тогда должна быть какая-то понятная мотивация. Если она есть…