Свои

На следующий день Большой Иван пришел с мужчиной лет сорока, с приятным и незапоминающимся лицом.

Когда мы выпили и закусили, политолог протянул мне несколько листков:

— Это соображения по переработке диссертации. Только соображения. Всю работу вам придется проделать самому.

Соображения начинались с замены темы диссертации. Вместо «Образ положительного киногероя в советском кино семидесятых годов» предлагалось «Киногерой в пропаганде политической системы».

Я должен был доказать, что положительные герои в кино СССР, франкистской Испании, Италии Муссолини, гитлеровской Германии, Северной Кореи и Кубы сделаны по единым стандартам.

— Такую диссертацию мне не дадут защитить ни в одном институте, — сказал я.

— Почему? — спросил политолог.

— Потому что она по выводам антисоветская.

— Научная работа не может быть ни советской, ни антисоветской. Она или объективная, или необъективная. Мы просчитали: такой работой заинтересуются на Западе. Такие исследования будут и у нас, только чуть позже. А вы будете первым. Ни для кого не секрет, что немцы в своей атрибутике, символах многое взяли и от нашей революционной символики, и от наших методов пропаганды. Но они и многое развили, упорядочили, привели в систему. Немцы умеют систематизировать. Я защищал диссертацию по литературе рейха. И в литературе мы поразительно близки. Что хотели немцы от литературы?

Первое: конечно, фронтовая проза. Воспевание фронтового братства и романтизма военного времени. И у нас есть такая проза, так называемая «проза лейтенантов» — Бакланов, Бондарев, Быков. Идиоты из Отдела пропаганды не понимают, что таких писателей на руках надо носить.

Второе: партийная литература. Здесь у нас полный порядок. Нет ни одного романа без заседаний парткомов и райкомов.

Третье: патриотическая проза, то есть национальный колорит, германский фольклор. У нас эту функцию выполняет деревенская проза — Абрамов, Белов, Распутин и менее талантливое большинство.

Четвертое: этнологическая (расовая) проза, возвеличивающая нордическую расу. У нас то же самое. Русские всё придумали, изобрели и даже подковали блоху.

Пятое: возвеличение романтики труда. Здесь у нас абсолютный порядок. И стахановцы, и гагановцы, и рабочие отказываются от незаслуженных премий. Немцы, кстати, до этого не додумались. Правда, у них и времени было мало, всего двенадцать лет, а у нас больше семидесяти.

— И вы защитились этой диссертацией?

— Конечно. Правда, защита была закрытой.

— Шансов защиты диссертации у меня практически нет.

— Не понимаю постановки вопроса. Шансы есть всегда. Но и всегда может быть неудача. Каждый художник, начиная новое произведение, уверен, что он создает шедевр, но шедевр может и не получиться. В творчестве может быть всякое, как и в научной работе. Но зато какая радость, когда ты сделал нечто и до тебя этого никто не делал. Начинайте работать над диссертацией, а где защититься, мы вам найдем.

Как ни странно, я начал работать с удовольствием. Все предположения подтверждались. И сталинское, и гитлеровское, и франкистское, и муссолиниевское кино были абсолютно похожи! Замечательные коммунисты защищались от фашистов, гибли один за другим, и последний защитник вывешивал красный флаг. Фашисты вывешивали тоже красный флаг, только с черной свастикой в белом круге.

Положительный герой у русских, немцев, испанцев был стерильным, мужественным и стандартным.

Я посмотрел много фильмов в Белых Столбах, в поселке под Москвой, где располагался Госфильмофонд; мне устроили командировки в фильмотеку на «Дефа», киностудию ГДР.

Я работал интенсивно. Утром уезжал в Белые Столбы на электричке. Возвращался ночью. У пани я обычно проводил субботу и воскресенье. Когда я был голоден, то ел много, а пани Скуратовская всегда покупала немного колбасы, немного сыра, немного ветчины, и я буквально чувствовал ее взгляд, когда намазывал на хлеб более толстый слой масла, чем это принято в гостях. Поэтому, приходя к ней, я приносил масло, сыр, два-три килограмма мяса, купленного на рынке, вино, которое она любила, и, уходя, всегда оставлял сто рублей, если был два дня, и пятьдесят, если один день. С моими деньгами у нее получалось не меньше трех ее актерских зарплат.

Ее злило, что я оставляю ей деньги, как содержанке, но отказаться от этих денег она не могла. Вначале она даже попыталась разыграть возмущение. В такой ситуации мне надо было забрать деньги или не обращать внимание на возмущение, что я и сделал. В следующий свой приход я снова оставил сто рублей. Она молча положила их в ящик стола. И сделала еще одну попытку, чтобы наши отношения узаконить или хотя бы определить правила.

— У меня задержка, — сказала она.

Я промолчал.

— Ты понимаешь, что такое задержка?

— Я понимаю все.

— Я дважды делала аборты. В третий раз делать не буду.

— Это тебе решать.

— Но это твой ребенок! И я его рожу. И хотела бы знать, как ты к этому относишься.

— Если подтвердится, что это мой ребенок, я тебе буду помогать.

— Что значит — если? Ты мне не веришь?

Я промолчал.

— Но сегодня это легко доказывается, — сказала пани.

— Значит, докажется.