Своеволие (СИ)

— О! У нас же попик объявился! — радостно объявил Кузнец. — Чернец. Евтихий — коли не брешет! С чистой водой и прибыл, идоша средь охочих людишек. Икона да книги святые при ём. Вот народ к нему и ломится!

— Ого! Мы тоже хотим! — оживился Санька. — Приказной, ради бога, организуй нам без очереди! Мы ж тут ненадолго!

Для чернеца Евтихия в углу Албазинского острога возвели большой шатер, где сейчас темнела внушительная толпа. Дурной с темноводцами быстро засеменили туда, ровно пустынники — до колодца. Но даже лихие парни с низов пробиться не смогли — заканчивалось причащение (поглянь, и на просфоры мука нашлась!). Пришлось пока издаля любоваться.

Монах оказался на вид низким и щуплым, подол рясы его (подпоясанной самой натуральной веревкой!) был истерт и ободран долгой и тяжелой дорогой, а на голове служителя культа вместо всяких поповских клобуков громоздился обычный истертый треух. Кажется, собачий. Бледно-рыжая бороденка чернеца под впалыми щеками, мягко говоря, выглядела жидко и скудно. Но у Саньки язык не поворачивался заклеймить ее гнусным словом «козлиная». Ибо даже после беглого обзора Евтихий производил впечатление. Прям сильное. Даже со своим росточком он не стоял, а возвышался. Держался с достоинством, но таким… не горделивым, а теплым. Голос его не по-поповски высокий также звучал плавно, уверенно и спокойно. И тем покоем наполнялись сердца людей, что его слышали. А глаза…

В глазах искрился свет.

Беглец из будущего еще до конца не понял: свет ли это веры или блеск фанатичного безумия.

— Той дён Всеблагий Господь излиял себя от отеческих недр во чисту деву Богоотроковицу, — видимо, чернец дорассказывал казакам что-то оставшееся еще от литургии. — В воплотився в уложенный срок от Духа Свята… Вочеловечився, нас всех ради пострадал. Чрез то, опосля воскресенья чудотворного в третий день, и ныне седе одесную от трона Божественна. Ему и токма ему прийдет срок судити и воздати каждому по делам его. Помни, сыне, Его царствию несть конца…

«Вот это словеса! — восхитился Санька. — Вот это силища! Ох, нужен нам такой в Темноводном!».

Гости-казаки протиснулись, наконец, в центр круговерти и бухнулись в ножки щуплому монашку.

— Здрав будь, святый отче! — закрестился между поклонами Старик (Санька решил дать слово самому верующему из их ватажки). — Христом богом просим, смилуйся! Мы — казаки вольные с низового острожка Темноводного. Уж скока годов без причастия, без исповеди, без отпущения маемся! Снизойди! Очисть души грешные!

— Грех не прийти встречь просьбам сим, — мягко улыбнулся чернец. — Не кручинься и возликуй, человече. Ибо неустанные страдания крепят дух твой и мостят дорогу во Град Небесный, во Царствие праведников.

«Как плетет! — искренне восхищался Дурной, раскидывая земные поклоны наперегонки с прочими ватажниками. — Нет, я его точно уведу отсюдова!».

Конечно, до темноводцев очередь нескоро дошла. Да и то пришлось Евтихию освятить прозябавших вне лона церковного казаков всех разом. Даже грехи простил им… оптом, после того, как казаки дружно проорали «Каемся, святый отче!» и залились слезами.

Как же жадны оказались души этих почерствевших людей до благости. Пусть формальной — но они, действительно, этого жаждали! И Санька с удивлением понял, что и ему похорошело слегка. Хотя, формально он не был крещен. Ни в том, ни в этом времени.

«Однако, Господь милостив!» — улыбнулся атаман. Без сарказма и иронии.

Потом чернеца закружили свои дела, а у Саньки тоже забот нашлось немало. Отчитавшись перед Кузнецом за ясак, он ходил по острожку и разросшемуся подолу, искал новичков, да расспрашивал: чего прибились на Амур, чего хотят от него. Все скрытничали, но беглец из будущего терпеливо раскручивал их на откровенку. Явных авантюристов отметал, но трудовых людей примечал и даже намекал: а не желают ли, господа, испытать новые ощущения в настоящем Темноводье?

Лишь к вечеру ноги сами собой вынесли его к церковному шатру. Даже сейчас чернец Евтихий сидел в окружении нескольких человек (Старик был среди них) и о чем-то негромко говорил с ними. Санька осторожно прислушался.

—…Истина — бо сущее есть, — тихонько, почти комариком наставлял монах паству на что-то. — Тако знай: отвержение истины — ниспадение есть.

— Вразуми, батюшка, како истину ото лжи различить? — заволновались казаки.

— А истина ведома испокон веков, сыне, — улыбнулся Евтихий. — И не сокрыть, не утаить ее новолюбцам ересеродным. Вся сокровенная истина указана во святых книгах, яко мудра она, тако же и проста: люд правоверный обоя имена исповедает. Веруемо мы и в Духа Святаго, Господа, истиннаго и животворящаго, Света нашего, со Отцем и Сыном поклоняемаго. Индо за Него же стражем истово и умираем, помощию Его владычнею.