Какой-то человек в живописных лохмотьях попался ему навстречу, слишком близко, чуть ли не до столкновения, отпрянув лишь в последний момент, и что-то в нем было очень странное, но Андрей, при всей своей зрительной цепкости, не успел заметить, что именно: одежда, походка, выражение глаз? …Так вот. Все становится можно, открывается ширь, падает горизонт, концентрируется свет и множатся тени — а что происходит тогда со временем?
Не такой уж простой на самом деле вопрос. С точки зрения теории хроноотносительности (так я это, кажется, не мудрствуя, назвал?), свое время можно замедлить вплоть до почти полной остановки — и тогда вовне будут проноситься недели и месяцы, пока ты блаженно зависнешь в своей личной временной, ударение на последний слог, капсуле (хронос — не лучший термин, но пускай будет, пока я не придумал, чем его заменить). А можно ускорить, пришпорить, запустить жизнь в стремительном темпе, оставляя внешний мир далеко позади, расплачиваясь юностью, в которой никогда не бывает недостатка, но выигрывая взамен полноту и яркость жизненных красок, творческую производительность, результат, успех. Между нами, я давно уже так умею. И все-таки это теория, глянцево стройная, словно фотомодель с обложки журнала: реальность, как всегда, гораздо более сложна и непредсказуема.
Отделиться от остальных, противопоставить свое время их, чужому, — не такой уж заковыристый фокус. Такое получится, я уверен, даже у Полтороцкого, даже у чудесной Арны с татуировкой на умненькой бритой голове. Самое интересное начинается тогда, когда твое время перестает зависеть от чьего бы то ни было вообще.
Независимость тем и отличается от зависимости, прямой и обратной, тем, что она амбивалентна, работает в обе стороны (почему в обе? — во всех бесчисленных направлениях) одновременно. Что создает совсем уж невообразимую фигуру речи и умолчания, когда ее предметом, полем и целью является время.
Он подмигнул странной девушке с огромными глазами из-под вуалетки на шляпке, девушке с тонкими лайковыми пальцами на изогнутой ручке зонтика, девушке, отбрасывающей, словно лепестки, полсотни прозрачных теней.
И у нас получается… Черт, я даже не знаю, что именно из этого получится.
Но мы увидим.
ІІІ
Я уже привыкла держать его за руку.
И ничего особенного. Сначала тепло и шершаво, и легкий дискомфорт тесноты в ладони, потом становится немного скользко, а в какой-то момент все это нивелируется, выравнивается температура тел, сухость и влажность, кожа врастает в кожу. Чем-то похоже на синхронизацию. Первый страх касания остается позади, а в следующий раз его, может быть, и вовсе не будет.
Но привыкнуть к одному хроносу на двоих совершенно невозможно.
Игар сказал: так надо. Необходимая полумера, подготовительный этап, перед тем как отказаться от хроноса вообще. Я с самого начала решила, что этого никогда не будет. Но Игар почему-то думает, будто он меня уговорил.
Здесь такой странный свет, что мерцания внешней оболочки почти не видно, но я все равно ощущаю контуры этой зыбкой восьмерки, недоразделившейся амебы, пульсирующего знака бесконечности, внутри которого мы держимся за руки, потому что иначе нельзя. Хронос на двоих — абсурд, и абсурд рискованный: никто из нас не может быть уверен, что контролирует нашу общую оболочку и сумеет в случае чего избежать хроноконфликта. Игар смеется каждый раз, когда слышит от меня это слово. Он ничего не понимает, ему смешно.
Зачем я пошла с ним?..
Я думала, это будет похоже на Всеобщее пространство. На все эти натур-варианты для эквомиллионеров: море, горы, водопады, острова, ультратонкий хронос пропускает запахи и тактильные ощущения, полная иллюзия слияния с биосферой и так далее; подобные рассылки с промороликами регулярно падают в коммуникацию. Я хотела удостовериться, что все это ерунда, рекламные выдумки, и что лучшего места, чем мой личный маленький сад, им все равно не придумать. Просто глянуть из любопытства: незаконно, зато бесплатно — раз уж он свалился на мою голову, безбашенный авантюрист Игар Сун по кличке Чипастый, почему бы не воспользоваться раз в жизни такой сверкающей возможностью, махнув на все рукой?.. Я и сама не чужда нотки авантюризма, шесть с половиной процентов по Бритлингу, яркий компонент самодостаточной личности…
Но тут все совсем по-другому.
Крепче вцепляюсь в его руку. Мы так уязвимы вдвоем, а значит, надо, чтобы руководил, в прямом смысле древнего слова, кто-нибудь один. Разумеется, Игар — он хотя бы понимает, где мы находимся, и знает, куда идти. А мне ничего не остается, как двигаться за ним следом, тенью, хвостом, в крайней, нерассуждающей степени доверия. Трезвое, взвешенное решение с моей стороны, а вовсе не проявление женской слабости, как он наверняка самодовольно думает. Слабость я проявила еще тогда, впустив его. И когда согласилась на эту авантюру, не имея о ней ни малейшего представления.