Свое время

— Живой? — осведомился актерский баритон Сергея Владимировича Полтороцкого.

*

 — Твоя Инка нашла куда звонить. Я в приемной и бываю-то раз в пятилетку, а трубку вообще никогда не беру… А тут Сонька отпросилась, оно трезвонит, и стрельнуло вдруг узнать, чего народу-то от меня надо, га? А там твоя жена.

— Как ты меня нашел?

— Да чего там тебя искать…

Полтороцкий огляделся вокруг, прикидывая, куда бы присесть, нацелился было на тумбочку, но забраковал, наверное, по причине хлипкости, и рухнул на кушетку рядом с Андреем. Вернулась опасность — в первое мгновение пересилившая и радость, и удивление, — что он по своему обыкновению полезет-таки обниматься и окончательно доломает ребра. Андрей предусмотрительно поднялся на ноги.

Сергей Полтороцкий смотрел на него непривычно снизу, и в этом ракурсе его лицо казалось еще массивнее, напоминая каменного истукана с островов. Странно тяжелый взгляд.

— Садись, Андрюша. Надо поговорить.

— Может, не здесь?

— Можно-то оно можно… Только лучше здесь.

Андрей мимолетно глянул в сторону выхода: дверь была по-прежнему закрыта, вороненая и гладкая, без признаков ручки или замочной скважины. Как Полтороцкий вообще сюда вошел? Кто его впустил?

Его фигура на кушетке занимала слишком много места — как всегда. Андрей присел на край тумбочки; она скрипнула и пошатнулась, но выдержала его вес.

— О чем поговорить, Сережа?

— Да мало ли о чем… Время у нас есть.

Он повернул голову, ища пересечения взглядов, и повторил:

— Слава богу, теперь у всех у нас есть время.

А может быть, это длится все тот же химический сон, подумал Андрей, бывают же такие вот серийные, внутренне логичные, с многократными пробуждениями… Ничего будто бы не происходило, но атмосфера электрически сгущалась, становясь все более сюрреалистичной, и в фигуре Полтороцкого с каждым его молчаливым мгновением оставалось все меньше человеческого.

— Сереж, а ты Инке отзвонился, что нашел меня? Нервничает же. И дети…

— Сильно ты думал о детях. Когда вот это самое.

— Что?

Полтороцкий молчал. И начинал потихоньку сопеть, словно крупный обиженный карапуз, эту его привычку Андрей отследил давно — тайную, тщательно скрываемую на публике, подавляемую безупречной актерской техникой, им же там первым делом ставят дыхание. Но сейчас, видимо, терял контроль над собой, ну да, мы здесь только вдвоем, недостаточно зрителей.

— Сергей, я не устраивал никакой теракт. Ты хоть это понимаешь?

Полтороцкий поднял глаза, глянул исподлобья:

— А толку?

— Тогда объясни мне, пожалуйста, что происходит, — Андрей чувствовал, что и сам начинает симметрично заводиться, терять самообладание; правильно, на пике раздражения я и проснусь. — Где мы сейчас находимся? Это… — догадка вспыхнула и заискрила, как бенгальский огонь, — ты меня сюда привез?..

Молчание. Актерская, профессиональная, блин, пауза.

— Ты думал, тебе все можно, Андрей, — наконец медленно произнес Полтороцкий. — Ты уже очень давно думал, будто тебе все можно.

*

— А это время, Андрюша. Объективная физическая величина. Измерение. С ним так нельзя. Ты вообще представлял себе, что получится, если у каждого будет свое время?.. Представлял, я знаю. Воображал. Выдумывал. И само собой, у тебя получилось — в твоей литературке.

На времени держится мир — в самом прямом смысле, как на оси, главной, несущей. А ты взялся ее потихоньку расшатывать. Конечно, не ты один, вон, я тоже баловался… иногда. И много кто пробовал, пошаливали понемногу, раскачивали лодку туда-сюда, раздергивали ткань по ниточке. Ускорялись, замедлялись, оно же удобно — для дела, для успеха, для личной, тьфу, жизни. Только все это можно до определенного предела, не превышая амплитуды. А энтропию, когда она нарастает, уже не остановить.

Вы, писатели, всегда так. Не чувствуете грани, в упор не видите допустимых рамок, потому что творческая ведь личность, закон не писан, полет фантазии и мысли, а главное — свобода!.. За свободу не жалко и жизнь отдать, правда? Особенно если чужую. Можно и не одну.

— Стоп-стоп-стоп. Допустим, я превысил амплитуду. Я сам выпал из времени. Но я никого не убивал.

— Конечно. Ты просто расшатал и выдернул несущую ось, так, из чистого любопытства, посмотреть, что будет. Обрушится оно сразу, погребая нас всех под обломками, или немножко постоит еще на остаточном сцеплении? Или в воздухе зависнет, га?!

— Сережа, я не понимаю, о чем ты.

— А вот нечего лезть туда, в чем ты ни черта не понимаешь. Литератор, гуманитарий, тьфу. Хронос, хроноатомизация, экстрахронозамедление… Наплодил словесных уродцев, их надо студентам на актерском давать вместо скороговорок. Дивный новый мир от Андрея Марковича! Новинка месяца!.. Никому она нафиг не нужна, твоя очередная новинка, не эта, так следующая выйдет на пшик, потому что кончается вся ваша литературка, и ты об этом прекрасно знаешь, Андрюша. Решил порезвиться напоследок? Порушить такие связи, запустить такие процессы, чтобы мало никому не показалось, чтобы уважали, чтобы помнили, га?! Счастье еще, что мы вовремя отследили.

— Мы — это кто? На кого ты работаешь, Сережа… что даже читаешь меня в рукописях?