Свод (СИ)

— Чёрт, — в бессильной злобе выругался англичанин, — клянусь своей кровью, я их достану, с того света достану, даже если меня сегодня убьют…

— Свод, — терпеливо дослушав всё это, вздохнул Якуб, — они требуют наши сабли и деньги…

— Саблю? — С досадой прорычал Ричи. — Клянусь богом, я дал бы им отведать её сейчас же, но …их больше и я боюсь, это не нам в этой ситуации диктовать условия. Хорошо, положим, сабли мы им отдадим, но денег-то у меня всё равно нет…

— Вы будете смеяться, Свод, — морщась на просыпающуюся боль в бедре, произнёс Война, — но у меня тоже…

Такого позора ни англичанин, ни литовец ещё никогда не испытывали. Люди Базыля Хмызы, а именно так они себя отрекомендовали, в качестве откупного платежа отобрали у них сабли, одежду и обувь, оставив несчастных господ в полунагом виде прямо посреди леса. И если Якуб имел хотя бы штаны, они были сильно испорчены кровью и потому не понадобились лесным сборщикам налогов, то у Свода отобрали всё, кроме белых немецких панталон.

Исчезли разбойники так же быстро, как и появились. Лошадей они отбирать не стали, как видно здесь, в лесу, можно было прекрасно обходиться и без них. Да это и понятно. Ведь следы лошадей всегда заметны, а оставлять следы это как раз то, что лесным разбойникам было делать непозволительно…

Становилось темно, холодно, а ещё просто страшно. Стоило только представить, что молодой пан Война и его заграничный гость в таком виде должны будут возвращаться домой. И всё это после недавней лихой скачки во всеоружии на глазах изумлённых красотой и величием этого действа крестьян панского села Мельница, что стояло у самого замка…

Войну действительно подстрелили удачно. И хоть нога сильно болела, рана почти не кровоточила. Стрелу пока нельзя было вытаскивать. В противном случае молодой пан потерял бы много крови. С помощью Ричи он взобрался на круп лошади и, наклонившись вперёд, обнял смирное животное за шею. Англичанин, осторожно ступая босыми ногами по колючему настилу леса, повёл лошадей к лесной окраине.

Худо ли бедно, а выбрались они в уже знакомое поле. Здесь уже и Свод сумел взобраться в седло. Медленно, давая возможность приближающейся ночи войти в свои права, они отправились в сторону Мельника.

Объехав стороной два хутора и перебравшись через мелководную речушку, жертвы разбойничьего нападения к своему облегчению заметили невдалеке на зубчатом фоне парковых деревьев шпили родового замка Якуба.

Война был плох. Его мутило, лихорадило, но он держался молодцом до самых ворот, пока их не встретили слуги, которые как раз в это время выставляли факела по случаю задержки пана. Один из них тут же вскочил на панскую лошадь и ускакал куда-то, как понял Свод, за доктором. Якуба отнесли в комнату и уложили в постель. Если езде в седле стрела, торчащая у него из ноги, не мешала, то в постели с ней было достаточно много мороки. Для того чтобы устроить его поудобнее, ногу пришлось согнуть, что заставило Войну просто взвыть от боли.

Промёрзшему до костей Ричмонду принесли одежду и дали выпить что-то, что едва не сожгло ему нутро. Первоначальное впечатление было такое, что он проглотил пинту раскалённого свинца. Но, как известно, люди ко всему привыкают. Стоило пирату немного потерпеть, тот самый горький как полынь напиток согрел его кровь и успокоил распалённую жаждой мести голову. Ричи, наконец, смог взять себя в руки. Остывающее самолюбие отпускало сердце, а нахлынувшая волна спокойствия заметно притупила безумный порыв ярости и немедленное желание мчаться в лес и мстить.

Вернулся гонец, а вскоре после этого в доме появилась миниатюрная старушка с узелком. Якуб, что объяснимо, несколько бессвязно объяснил Ричмонду, что это мать той женщины, что вскормила младшего Войну грудью. Почтение, с которым слуги с ней обходились, да и поведение этой старой леди вынудило и Свода относиться к ней с уважением. Сидя в стороне, он внимательно наблюдал за тем, как старушка, раздавая распоряжения едва различимым шёпотом, получила от слуг всё необходимое и принялась извлекать стрелу из раны бледного, как мел Якуба. Молодой пан при этом не проронил ни звука, вслушиваясь в шёпот тонких, окружённых многочисленными лучами морщин губ.

Леди извлекла стрелу, тут же, продолжая произносить заклинания и следуя некому древнему обряду, сломала её прямо над раной Войны, завернула в тряпицу и отдала одному из слуг, после чего тот мгновенно куда-то умчался.

Далее бабуля дала сойти из раны плохой крови. Своду в его богатой на события жизни уже не раз доводилось видеть подобное. Затем она присыпала напухающее отверстие в бедре Войны какой-то сухой, измельчённой травой и, взяв большой кухонный нож, приложила его лезвие к ране. Якуб вздрогнул, но старая леди успокоила его, огладив худой, тонкой ладонью его голову. Молодой пан успокоился, откинувшись на высокие, твёрдые подушки, а старушка стала водить плоскостью ножа по ране и вокруг её, произнося убаюкивающие слова, что словно шелест опавшей листвы, слетали с её губ, смягчая сердце и даря покой.