И пока эта бумажка лежала у Сопочкина в кармане, пистолет ему был совершенно без надобности, потому что в душе у него всё пело и ликовало. А в самом ближайшем будущем предстояло ему ощутить всю полноту только начинавшейся, по существу, жизни. Но пела и трепетала его душа совсем недолго, до первых трех аптек, куда не поступало Сопочкино счастье уже много времени; и в четыре следующие аптеки тоже не завозили почему-то его душевного спокойствия.
И опять пришел Сопочкин в страшное отчаяние, потому что в эту ночь он выпил последние капли корвалола, даже пузырек водой ополоснул и в стакан слил.
А на следующий день выпросил у соседки, которую одну из первых прихлопнуть собирался, телефонный справочник и повис на телефоне. Но нигде, нигде не было душевной благодати для страждущего Сопочкина. И зашвырнул он чужой дефицитный справочник, который только и дает справки, что нигде ничего нет, и пошел бродить по городу, где бродили тысячи таких же, как он: грязных, неухоженных, небритых, – потому что ни мыла, ни зубной пасты, ни шампуня, – нигде ничего не было; и с лезвиями тоже была напряженка. Бродили злые, голодные, в поисках, где бы чего перекусить, – желательно без тараканов в супе. Бродили с воспаленными от бессонниц глазами, потому что сосед уже которую ночь, напившись бражки, настоянной на томатной пасте, буянил за стенкой. Рыскали по городу с жадными, отупевшими очами, а на домах, на каждом углу висели огромные репродукторы и гиптотизирующий голос внушал им назидательно: «…вы должны понять… должны понять… это временно…» И они, наверное, понимали, потому и не роптали громко, а может и вправду загипнотизированные были. Только кто знает, что держал на уме каждый: не все же ходят к страшному врачу признаваться, чего им хочется. И слава Богу, что пистолеты в городе тоже состояли в большом дефиците…
И бродил меж всех Сопочкин, как сомнамбула, с драгоценной, никому не нужной бумажкой в кармане, где по-латински его счастье было написано. Но бумажка – всего лишь бумажка: не будешь же ее по кусочкам отрывать и на ночь принимать, хоть на каждом клочке это заветное слово напиши. И даже валерьянки и любимого корвалола нигде не было, потому что всё пьяницы выпили.
И опять пожалел Сопочкин, что нет у него пистолета, потому что ему снова стрелять захотелось.
А еще лучше – выкатить бы прямо на улицу пулемет и так и косить всех, так и косить…
Посещение храма
Говорят, путь к Богу у каждого свой.
Нам – большинству, воспитанному в духе воинствующего атеизма, который привел в результате не только к величайшему нашему невежеству в вопросах религии, но и, без преувеличения, к уродству душ наших, – еще предстоит проходить свои пути. У кого этот путь длиннее, у кого короче; кто-то поверив раз, не терзается больше сомнениями; а кто-то считает, что ему вообще в другую сторону. Это уж как придется.
Для меня «сказки» о Боге сперва казались уделом лишь отживающих свой век старух. В юности, будучи студенткой, я почувствовала интерес к жизни и учению Христа, вызванный встречей, к сожалению, недолгой, с молодыми (почти ровесниками!), но (по-настоящему!) верующими людьми, разговорами вокруг Евангелия, чтением учебника «Священной истории», на одну ночь случайно ко мне попавшей, и еще множеством мелких, но существенных деталей, накопившимся к тому времени. Всё, случившееся почти одновременно, дало значительный крен моему атеизму, появилось опасное желание броситься в другую крайность: мгновенно «уверовать». Но брошенная искра, вспыхнув, не зажгла. Да я особенно и не усердствовала, в этом остыла. «Мы ленивы и нелюбопытны». Мое «открытие Бога» отложилось на «потом», «когда-нибудь».
Предлагалось верить слепо, а хотелось доказательства, знаний, хотелось постичь разумом.
И только теперь, когда «разрешили», когда на экранах телевизоров стали появляться священнослужители, трансляции лекций Мартынова, появившаяся его же книга, где доступно, а главное: физиком – так серьезно и просто (поначалу это шокировало) об этом! (вот они – доказательства?). Газетные и журнальные статьи, литература о «чудесном», и т. д., и т. п… Плотина, так долго возводившаяся, была, наконец, прорвана, хлынул мощный поток доступной информации, которой прежде так не хватало. Он возобновил интерес и во мне. Тлеющая все эти годы искра стала разгораться с новой силой, оберегаемая с моей стороны от веяния «моды на веру», – я старалась основывать свой интерес лишь на осознании.
Конечно, мне и прежде приходилось бывать в церквах, но, скорее в качестве «посетителя музея». Иной мир. Своя культура. Священники, в длинных одеждах, что-то монотонно и устало, как мне казалось, давно им надоевшее, читающие, – «неужели они вправду верят?» – думала я о них. Прихожане, в основном действительно люди пожилого возраста, целующие иконы, руки священникам, крестящиеся, шепчущие, стоящие на коленях, – «неужели и они все верят?» Конечно, это была лишь внешняя, видимая сторона религиозных обрядов без понимания их сути, а потому кажущаяся странной, нелепой.