Свободный полет

Жизнь, знакомая Гали лишь по книгам и фильмам, жизнь, о которой столько рассказывали Мишель и Легаре, обрушилась на нее в одночасье как Ниагарский водопад или извержение Везувия — столь мощным оказался шок от встречи с ней. Действительность задавила воображение. Продуктовые магазины, наполненные товаром под завязочку, прилавки с дорогими деликатесами, возле которых не видно очередей. «Ну если в Москве начнут ломить за черную икру такие цены — очереди тоже испарятся. Витечка — мот, как кормил гостей икрой, так, наверное, и продолжил бы, не вздрогнув. А многих просто жаба задавила. Как хорошо, что я могу себе многое позволить… А когда-нибудь смогу позволить все!» Ей страстно хотелось вкусить все запретные плоды Парижа, столь разрекламированные писателями, художниками и многочисленными фильмами, даже если авторы, бия себя в грудь, утверждали, что жаждут разнести буржуазную действительность в пух и прах. Прославленные кабаре «Мулен Руж», «Лидо», «Крейзи Хоре»; фильмы, какие душе угодно — вплоть до порно; Пляс Пигаль и Сен-Дени, эти своеобразные выставки человеческого товара… О, тут, как профессионалка, она многое могла подметить и со многим сравнить! Но больше всего ей нравилось ходить по дорогим бутикам. И тут Гали впервые с благодарностью вспомнила маму: «Галя, ну до чего ты невнимательна. Открой грамматику и переделай упражнение. Пойми, доченька: знание иностранного языка — всегда кусок хлеба». Ну хлеб-то здесь, пожалуй, ни при чем, а вот возможность требовательно указать прилизанной девчонке «Faut-moi voir», небрежно указать пальчиком на приглянувшуюся безделушку и увидеть, как продавщица мгновенно выполняет желание клиентки, грело душу. Нельзя сказать, что она была невежлива, совсем нет, она просто на ощупь опробовала власть денег. Главное, каким тоном ты произносишь: «Donnez-moi, sil vous plait…» Волшебное слово «пожалуйста» здесь принято в любом обществе, и она не скупилась на «sil vous plait», с досадой вспоминая, как открещивалась от маминых уговоров совершенствоваться в произношении. Гали вовсе не хотелось, чтобы ее принимали за американскую туристку: представителей Нового Света французы всегда откровенно не жаловали. Что до акцента, то уже через год Гали принимали за коренную уроженку Франции.

Легаре с изумлением наблюдал, как быстро и, главное, органично вошла его любовница в неведомую ей среду. В бутике от Шанель стояла перед зеркалом юная парижанка мадам Гайяр, придирчиво изучая, как смотрится на ее идеальной фигуре шелковый костюм цвета кофе с молоком или оранжевый блузон. Она подзывает служащую и, указывая на юбку, спрашивает: «Pour-vous le raccourcir?»[2] — и, получив неизменное «Oui madam»[3], капризно интересуется: «Peut on le fair en ma presence?»[4]

Она принимает бокал апельсинового сока, ожидая, пока подшивают юбку, и время от времени смотрит на часы. Гали некуда спешить, но… она мадам Гайяр и… можно сказать, богата. Это желание показать свою состоятельность и право на определенный стиль поведения останется с Гали на всю жизнь. Или Бутман оказался неудачным профессором Хиггинсом, или — что вероятнее всего — человеческую природу перевоспитать сложно. Элиза Дулитл обладала внутренним аристократизмом, а Галя Брежковская — нет. Правда, на отношения с мужчинами — основным инструментом пользования Гали на жизненном пути — это никоим образом не влияло. Более того, оглядываясь по сторонам, Гали ехидно подмечала: ничто так мало не возбуждает сильный пол, как пресловутый «внутренний аристократизм». Она быстренько объяснила бы мистеру Шоу, как должна вести себя несчастная Элиза, чтобы Хиггинс уже во втором акте свалился к ее ногам!

Получив элегантный пакет, где лежал завернутый в шелковую бумагу костюм, Легаре обнял Гали за талию: «Что желает дама?» — «Дама желает выпить пива на Елисейских Полях». Они выбрали уютное кафе на террасе, укрытой каштанами. Гали, как заправская парижанка, блаженно откинулась на спинку плетеного стула, потянулась и зажмурила глазки.

— Завтра Морис начнет оформлять бумаги для развода. Ты довольна?

— Сколько времени потребуется на бумажную волокиту? — с наигранным безразличием поинтересовалась Гали. — Нет, это для мсье. (Она отодвинула тарелку, которую собрался ставить перед ней гарсон.) Я заказывала Omelette natur[5].

— Месяц-два, думаю.

— Поскорей бы, пожалей беднягу.

И Гали захохотала. Гайяр исправно выполнял возложенную на него Легаре миссию. В Москве они с Гали посещали приемы, которые устраивала фирма, бывали на спектаклях в Большом театре, даже играли на бегах. В Париже Морис пригласил в ресторан сослуживцев, познакомил Гали с мамой и Сесиль. Но когда ему приходилось (все-таки муж!) целовать Гали или изображать страстного любовника, лицо «молодожена» наполнялось искренним страданием. Несчастный не выносил женщин, его сексуальные симпатии находились в иной плоскости. Легаре убил сразу двух зайцев: получил официального мужа для любовницы и стопроцентную гарантию ее «безопасности».