Свободные от детей

— Но ведь с издательствами вы подписываете контракты!

Мягко поправляю:

— Договоры. Да, подписываю, но меня никто не заставляет этого делать. Чувствуете разницу? Я иду на это добровольно. И срок действия договора строго оговорен и известен обеим сторонам. Если же я рожу ребенка, то приму обязательство на всю жизнь. Для вас, надеюсь, не новость, что мать — это навсегда. Это слишком большая ответственность, которую я не готова на себя взять. А вдруг я не смогу полюбить этого ребенка? Не смогу обеспечить ему счастливую жизнь? Какой смысл давать человеку жизнь, полную нелюбви и нищеты? Нужна ему такая жизнь?

Он опять плотоядно облизывается:

— Да ведь вы не бедный человек, Зоя Тропинина! Судя по тиражам и переводам… Ваши пьесы идут во многих театрах не только Москвы, но и всей страны. Гонорары капают с завидным постоянством.

Вынуждает меня кивнуть:

— Сегодня дела обстоят так. Но кто знает, как будет завтра? Через пять лет? Ребенка назад не родишь, если вдруг иссякнет источник дохода.

— С вашим-то воображением?

Мне хочется что-нибудь кинуть в него, чтобы встряхнуть мозги. Но я только терпеливо поясняю:

— Мы не о том говорим. Дело ведь не во мне лично. Я считаю, что те люди, что объявляют себя childfree, обладают повышенным чувством ответственности. Вводить в существующий мир беспомощного ребенка просто опасно. Не вам же рассказывать, что творится в Москве! Да и в других регионах не лучше… Детей похищают и убивают, двухлетних уже насилуют, заставляют сниматься в порнографии. Даже если не касаться таких крайностей, им всем ведь предстоит пройти мясорубку школы. Скажут ли «спасибо» сегодняшние младенцы, когда дорастут хотя бы до семи лет? А если рассуждать более глобально, то не потакаем ли мы дьяволу, вгоняя в тело новорожденного бессмертную душу?

— В каком смысле?

— В том самом, что заковываем ее в телесную оболочку.

— Да ведь Господь и создал человеческое тело!

— Вы уверены?

— А вам не кажется, Зоя, — он уже зудит разъярившейся осой, — что, подталкивая женщин к отказу от материнства, вы идете против воли Господней? Не боитесь, что он за это лишит вас вдохновения?

Я швыряю себя на спинку кресла, изображаю расслабленность:

— Не думаю, что Господу не угодны спорные мысли. Он ведь, скорее всего, только посмеивается, наблюдая за нами. Если все, что мы творим с созданной им землей, воспринимать всерьез, никакой рассудок этого не выдержит.

Как учуял мой главный страх?! Никакой цензуры не боюсь, все нравственные табу давно испепелила в себе, а то, о чем он сказал, и впрямь постоянно трусливо подрагивает в душе: а вдруг… Рассержу… Не угожу… И все. Не просто главное может кончиться, если выведу его из терпения, а единственное. Больше ничего и нет в моей жизни.

А грех за собой чувствую: несколько писем уже пришло на мой e-mail от тех чересчур доверчивых читательниц, которые готовы безоговорочно принять понравившуюся книгу как руководство к действию. Моя героиня, свободная от любых обязанностей, и потому счастливая до неприличия в окружении людей, придавленных чувством долга, разбередила ими самими до того незамеченные ранки, заставила броситься на поиски живой воды. Прочь от гнезд своих, к которым чуть не приросли хвостами или тем, что под ними. На волю, пронизанную густым ветром полей, в спасительное одиночество, в целебную тишину…

Дети, непрестанно визжащие и чего-то нагло требующие, в тех гнездах и остались вместе с разинувшими рты папашами, до того считавшими себя кем-то вроде почасовиков: заглянули вечером, посидели у телевизора, повалялись в кровати, и — снова в жизнь. Пусть их там… Сами разберутся.

Разобрались, да только таким образом, что отцы семейств мигом сдулись от укола самолюбия — насквозь. Как жить с детьми? Куда их? Зачем они вообще?!

Но моему интервьюеру с потерявшимся именем всего этого знать не обязательно. Да он и сам уже решил, что глубже копать — себе же могилу выроешь. Как щитом прикрылся банальным интересом к моим творческим планам.

— Как раз после нашей встречи я еду на прогон спектакля, — называю театр, с недавних пор вошедший в число тех, где идут мои пьесы. — Я сделала для них инсценировку сказки Астрид Линдгрен «Рони, дочь разбойника». Так что эта девочка сейчас занимает меня больше, чем все другие дети, существующие и возможные. Это очень современный для России персонаж — энергичная, храбрая, независимая девочка, которая уже рождается преемницей атамана. Швеция-то это, слава богу, прошла, у них женщинам давно нет нужды пробивать себе дорогу грудью… Половина министров — женщины. И председатель Союза шведских писателей, кстати, тоже. Переводчица Мета Оттонсон.

— Вы бывали в Швеции? — Воспользовался он возможностью ускользнуть от щекотливой темы.

— Пока нет. Но мы собираемся туда на гастроли. Уже идут переговоры.

— Чего вы лично ждете от этой поездки?

— Чего я жду?..

* * *