Свобода

Черпая силу в отрицании — достаточно сил, чтобы вставать поутру с постели, долго работать, долго ездить по дорогам, забитым туристами и жителями пригородов, — Уолтер пережил еще одно лето, самое одинокое в его жизни. Он сказал Джоуи и Конни, не вполне погрешив против истины, что слишком занят для визитов, и перестал воевать с кошками, которые продолжали охотиться на участке, — у него недостало бы сил для драмы наподобие той, что он пережил с Бобби. В августе Уолтер получил толстый конверт от жены, нечто вроде рукописи, которая, видимо, имела отношение к «посланию», о котором говорила Джессика, и сунул ее, не открывая, в шкаф, где лежали старые налоговые декларации, банковские счета и завещание, в которое он так и не внес никаких изменений. Через три недели он получил компакт-диск с подписью «Кац» и обратным адресом в Джерси-Сити и спрятал в тот же самый ящик. Эти две посылки, а также заголовки газет, которые он неизбежно замечал, когда отправлялся за покупками в Фен-Сити (новый кризис в Америке и за границей, новые лживые демагоги из правого крыла, новые экологические проблемы, приближающие катастрофическую развязку), наводили Уолтера на мысль, что мир берет его в кольцо, требуя внимания. Но пока он оставался один в лесу, он мог хранить верность своему отрицанию. Он происходил из давнего рода профессиональных отрицателей — так уж он был создан. Казалось, что ничего не осталось от Лалиты, она пропала точно так же, как пропадают мертвые птицы — они ведь невозможно легкие, и, как только маленькое сердечко перестает биться, птица превращается в комочек пуха, который запросто разносит ветром. Но это лишь заставляло Уолтера крепче держаться за те немногие воспоминания о девушке, которые еще оставались.

Именно поэтому октябрьским утром, когда внешний мир наконец подступил вплотную — в виде нового седана, припаркованного на дорожке, на заросшем травой пятачке, где у Бренды и Митча некогда стояла лодка, — он даже не остановился, чтобы посмотреть, кто приехал. Уолтер торопился в Дулут, на заседание Совета по охране природы. Он лишь слегка притормозил и увидел, что переднее сиденье откинуто назад — видимо, водитель спал. У него были причины надеяться, что чужак уедет к тому времени, когда он вернется, потому что иначе, несомненно, гость бы постучал. Но машина осталась стоять на месте: от нее отразился свет фар, когда Уолтер вернулся в восемь часов вечера.

Он вышел, заглянул в окно седана и увидел, что автомобиль пуст, а водительское сиденье возвращено в нормальное положение. На улице было холодно, в воздухе пахло снегом; со стороны Кентербриджа доносился слабый гул человеческих голосов. Уолтер вернулся в машину и подъехал к дому — там на ступеньке крыльца сидела женщина. Патти. В синих джинсах и тонком вельветовом пиджаке. Колени подтянуты к груди, чтобы согреться, подбородок опущен.

Уолтер закрыл дверцу и долго ждал — двадцать или тридцать минут, — чтобы она встала и заговорила, если Патти приехала ради этого. Но она не двигалась, и наконец Уолтер, набравшись смелости, отошел от машины и зашагал к дому. Он ненадолго задержался на пороге, всего в шаге от Патти, давая ей шанс начать. Но она по-прежнему сидела с опущенной головой. Его собственное нежелание говорить показалось столь детским, что он не удержал улыбки. Но эта улыбка была опасной уступкой, и Уолтер немедленно ее подавил, укрепившись духом, вошел в дом и закрыл дверь.

Впрочем, силы были не бесконечны. Он ждал в темноте, у двери, еще долго — может быть, целый час, в надежде услышать, когда Патти пошевелится. Уолтер старался не пропустить легчайшего стука в дверь, но вместо этого мысленно услышал Джессику, которая требовала от отца честности — он по меньшей мере обязан был из вежливости попросить Патти уйти. После шести лет молчания Уолтер ощутил, что даже одно слово все перечеркнет, положив конец его отрицанию, конец всему, что он хотел доказать.

Наконец, словно очнувшись от полусна, он включил свет, выпил стакан воды и подошел к шкафу — это был своего рода компромисс. Он мог по крайней мере узнать, что мир желал ему сказать. Сначала Уолтер открыл посылку из Джерси. Записки не было — только компакт-диск в водонепроницаемой полиэтиленовой оболочке с северным пейзажем на обложке. Название гласило «Песни для Уолтера».

Уолтер ощутил острую боль, свою собственную, как чью-то чужую. Сукин сын, это нечестно. Он трясущимися руками перевернул диск и просмотрел список песен. Первая называлась «Два ребенка — хорошо, ни одного — лучше».

— Господи, ну и негодяй, — сказал он, улыбаясь и всхлипывая. — Это же нечестно, подлец такой.

Поплакав немного над несправедливостью мира и над тем, что Ричард оказался не таким уж бессердечным, Уолтер сунул диск обратно в коробку и открыл конверт, присланный Патти. В нем лежала рукопись, и он прочел один лишь небольшой абзац, а потом бросился к двери, распахнул ее и затряс листами перед женой.

— Я не желаю! — заорал он. — Не хочу читать! Забирай это, садись в машину и согрейся, потому что здесь холодно!