Свобода выбора

Демократические выборы в соответствии с Конституцией у всех у них будут вызывать определенную неприязнь, но ничего — управятся, заранее распределят голоса избирателей между собой. Как распределят, так и будет. Потому что для избирателей все эти группировки будут одинаковы, разницы — никакой, а следовательно, и апатия, и заблуждения. В этом (коммунистическом?) направлении быстро развивается наша действительность.

Коммунисты, выступая в ярком качестве националистов, вот-вот на одной из улиц или площадей, которые во многих городах по-прежнему носят имя товарища Ленина, возведут памятники Столыпину, а то и Николаю Второму.

Ну а демократы снова и снова не сойдутся во мнениях, хотя все они и не заметили, как оказались под крылом «профессионалов», под крылом достаточно плотным.

Теперь осталось договориться этим двум властным группам — и дело сделано. Особую роль в РАОВЗТ должны будут сыграть коммунисты, как самые организованные, дисциплинированные и настойчивые в деле захвата власти. И похоже, они своего добьются, обстоятельства — но не разум — в их пользу. (Так что надо поторапливаться дописывать эту статью.)

Может быть, этот компромисс будет временным. Ну и что? И вся-то наша жизнь нынче временна, ни один прогноз на будущее недействителен, кто больше ухватил от дня сегодняшнего, тот и прав. Важно ухватить.

Вот Солженицын предлагает восстановить земство.

Прекрасная идея!

Но я чего боюсь: будут выборы в земства, и в них снова поналезут люди — Бог знает кто! Не исключено, что всякая шваль.

А я-то знаю, что земство на Руси создавалось, во-первых, далеко не сразу, создавалось на базе земельных общин, а не на базе разваленных колхозов и совхозов, во-вторых, не могло оно обойтись без людей совершенно бескорыстных, если на то пошло — наивных. Иначе говоря — без интеллигенции, готовой на общественный подвиг.

Найдутся ли у нас нынче такие? Найдется ли для них соответствующая почва в народе?

Что там у нас в России в прошлом-то еще было? Царизм? Этакий крохотный, ничего не значащий демократизм? Сверхмощный коммунизм? Теперь ничего этого не будет, и не надо: светлое будущее обеспечит нам профессионализм. Разумеется, через самодержавную бюрократию. Уже обеспечивает, радуйся, народ!

Примечание может быть сделано такого рода: ну а разве Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов — не обязательно всех-всех перечислять, — разве они не считали себя высокими, высочайшими профессионалами власти? Вот вам и происхождение суперсовременного профессионализма… Вот вам и коммунизм под именем (не больше чем именем) профессионализма.

Политическая борьба если и будет, так будет происходить под ковром. Журналисты же свободной прессы станут бегать вокруг, вынюхивать — чем и кем все-таки из-под ковра пахнет-то?

Такой вариант… Вот не любил я политики, вот ее и не будет — только некоторое шевеление ковра, под которым что-то такое происходит. Радуйся, друг мой Залыгин!

Но радости нет. Какое там…

*

Где же, где же ты, моя демократия?! Посмотреть бы в твое неподдельное лицо. Ведь какую долгую жизнь прожил я в России, но так и не довелось.

Может быть, сам виноват: отстраняясь от политики, слишком мало сделал, чтобы демократия пришла?

Однако от этого она, демократия, не менее желанна для меня.

Есть у меня знакомый немец Отто, он владеет нынче книготорговой фирмой в Мюнхене, фирме этой уже поболее ста лет.

Отто воевал, был у нас в плену и знает русский. В плену он встретил доброжелательство, которое его поразило. Особенно после того, как он, вернувшись в Германию, узнал и об Освенциме, о Дахау (таких немцев немало).

Нынче при встрече Отто спрашивает меня:

— Как это вы, русские, такие нравственные, можете быть такими безнравственными: не понимаете, что такое демократия?

Что ему можно ответить?

Не знаю, как кому, мне ответить нечего.

*

И разве я один страждущий? Нас десятки, а то и добрая сотня миллионов, а демократия вот уже век, а то и полтора витает в нашем небе, уже сколько минуло поколений, но она так и не может опуститься на российскую землю — нет посадочной полосы. Вся поверхность, до последнего гектара, искорежена Двадцатым веком, последним нашим десятилетием, сегодняшними нашими днями. А ведь все то, что лишь витает, может запросто исчезнуть насовсем. Вот уж о чем действительно можно будет сказать: кое-как было, но было — не стало.

Уж очень не хочется этому верить…

Не должна история поворачивать вспять, туда, откуда ей все-таки удалось вырваться.

Хочу я того или нет, но то и дело я встречаюсь взглядами с портретами и фотографиями Владимира Ильича Ленина — их много в России, а я жил и при нем, и после него под его знаменами. И сейчас живу под этими взглядами, читаю и его, и о нем. И мне становится все более и более жутко: и это — русский интеллигент?! Во всем ее, русскую интеллигенцию, можно обвинять: в слабохарактерности, в идеализме и в изменах собственным идеалам, в несостоятельности идеалов; в одном нельзя — в жестокой коварности, воплощенной и в Ленине, и в последующем за ним ленинизме. Тысячу раз прав был мой отец, когда хотел, чтобы я понял это.