Свобода и любовь

Эмилия печально кивала, думая не об утрате мужа, полковника, лорда, а о том, что ей предстоит сделать. Зелёная травка укрывала усопших, голубое жаркое небо напоминало о будущем и ещё не всё окончено, даже в окружении белых памятников и черного дерева могил. Наконец все стали расходиться.

– Мама, папы больше нет, это что значит? – Растерянно спросила малышка у матери.

Эмилия чуть присела, подобрав юбки и взяв дочку за подбородок, посмотрела ей прямо в ее красивые голубые глаза.

– Это значит, что мы сами будем о себе заботиться, пойдем дорогая, нам тоже пора.

– Ваш папа в лучшем мире, – добавила Ханна, смахивая с заплаканных глаз судорожно сжатым в цепких пальцах платочком. Лёгкий ветерок развивал траурную ленту молодой вдовы, она откинула ее назад и взяла дочку за руку, твердой походкой они уверенно покинули кладбище.

Когда Эмилия наконец оказалась в доме, первое, что она приказала так это собирать вещи.

– Мы уезжаем в Бомбей, как можно быстрее. Я бы хотела попрощаться с полковником Николсоном и поблагодарить его за всё, что он сделал для нас, едва ли мы ещё увидимся.

– О, миледи, думаю, что им не до нас сейчас. Я так рада, что покидаем Пешавар.

– Да, Ханна, уж как я рада, что окажусь в своем уютном доме, в безопасности. Ну, идите, идите в детскую, полноте тут стоять, сейчас у окон лучше не находится, – Эмилия проводила взглядом гувернантку с дочерью, поднимающихся по лестнице на второй этаж этого небольшого, но когда-то уютного дома, в те далёкие времена, когда лорд Ричард, ее муж, только принял назначение в городе. В городе, в котором она была так счастлива, а потом оказалась так несчастна.

Ей хотелось просто взять и сбежать из этого смутного города, грязного, пропахшего порохом, гарью и гниением разлагающих на жаре тел, полного отчаянием обреченных на смерть остатков мятежного туземного полка, которые имели дерзновение поднять руки на них, англичан, принесших якобы цивилизацию на эти дикие земли, а теперь бунт сходил на нет и лишь отдельные мятежники, разбросанные по стране, пытались что-то противопоставить армаде хорошо экипированных и обученных войск. Город, в котором она сейчас находилась, с огромным трудом и большими жертвами, защитил большую своих жителей. Немалую роль в этом сыграл полковник Николсон, проявивший отвагу и недюжинную смекалку, впрочем, как и ее ныне покойный муж, проявил мужество и смелость в последнем бою, что стоило ему жизни и геройская смерть искупила  его вину по отношению к ней. Сейчас она прощалась с ним и со свои прошлым, отпуская его, не в силах на что-либо повлиять. Хотя это лукавство, ведь у нее есть планы кое что поменять!

– Пожалуй я возьму с собой в Бомбей вот эту китайскую вазу, она мне всегда нравилась!

Эмилия приказала упаковать шикарную восточную вазу, которая стояла в холле.

– Госпожа, может быть ещё картину, которой вы любовались с утра в столовой?

– Да, Энн, ты права, и ее тоже. И портрет Ричарда в парадной форме, пусть будет, только упакуйте так, чтобы не повредить холст и раму. А также отправьте в приемную к полковнику мою записку, где посыльный?

– Одну минуту, миледи.

Леди Лоуренс пробежалась по ещё вчера написанному письму и запечатала его.

"Уважаемый полковник Николсон, я хочу высказать Вам свою благодарность и попрощаться. Я понимаю вашу занятость в такое суровое время, будет ли удобно если я зайду завтра в 10-00? С восхищением, леди Лоуренс."

– Дик, отнеси полковнику Николсону. И смотри, дождись ответа!

Служанка передала письмо мальчишке- посыльному, лет двенадцати, который с   оживлением бросился выполнять распоряжение и умчался за дом, вдоль потрёпанной улицы, с разбитыми витринами домов. Ещё бы, его отправили к герою сражения за город, к самому полковнику Николсону, он с гордостью нес свою посылку и с радостью, даже с некоторой важностью спрашивал, где сейчас полковник, не найдя его в гарнизонной администрации. Наконец, разыскав его адъютанта, Дик узнал, что ему надо на площадь. Полковник действительно оказался там. С огромным уважением и робостью мальчишка передал письмо этому молодому, скромно одетому темноволосому, бородатому мужчине, который с суровым, озабоченным лицом быстро пробежался по буквам и, окинув проницательным взглядом дожидающегося мальчика бросил:

– Да, завтра утром я буду в своей приемной.

Дику только того и было нужно, он побежал обратно. Площадь была усыпана рваными останками разорванных тел казнённых, и в смрадном воздухе была тяжёлая вонь жженого человеческого мяса. Это был второй день после казни пленников, туземцев-участников мятежа,  которых разорвали ядрами из пушек, в то время как оставшиеся из около ста двадцати выживших ждали своей менее жуткой, но все же смерти.