Свиток проклятых

После долгого спуска впереди замелькали серебряные блики. Ураган стих, погасшие факелы стали не нужны. Здесь пахло могилой. Пещера Слез всегда светилась изнутри. Ширина ее была пятьдесят локтей, а длину никто не брался измерять, ибо как измеришь века людских страданий?

Озеро в пещере Слез не представляло угрозы, если вовремя кормить его обитателей. Я развязал мешок и кинул в хрустальную глубину пару трепещущих кроликов. Только после этого позволил себе оглянуться. Отражения свечей почти погасли, путь, по которому мы прошли, походил на узкую кротовую нору с крошечным отверстием.

Книжник лязгал зубами. Кир Дрэкул протянул мне запечатанный кувшин. Я приблизился к застывшим магогам, охранявшим мост, и разделил содержимое сосуда между двумя чашами, зажатыми меж их чешуйчатых колен. Сидящие статуи не пошевелились, но бурлящая влага потекла из чаш вверх, напитала их вены, зажгла рубиновым огнем запавшие буркала. Огромная пещера осветилась ярче, из тусклого серебра вод показался костяной гребень. Я уже не раз вместе с отцом наблюдал, как всплывает мост; беспокоился только за наставников, они впервые ступили в прихожую Нижнего мира. Кир Лев дышал часто, но не отступил ни на шаг. Исайя истекал потом. Это было не слишком хорошо, обитатели озера всегда не прочь полакомиться страхом.

Магоги с хрустом повернулись, их каменные лапы потянули цепь. Горбатый скелет змея почти полностью всплыл, с него струями текли слезы ушедших. Воздух стал ломким, каждый звук троился, прежде чем угаснуть. Я первый ступил на влажные позвонки. Толстяк Исайя карабкался следом, пугливо хватаясь за гребень мертвого исполина. Лев придерживал товарища сзади. Некромант замыкал процессию. Стены пещеры вздрагивали, из трещин сочился гной. Я старался не глазеть по сторонам, ведь те, кого замуровали тут тысячи лет назад, всегда бесятся от запаха живой плоти.

Не зря говорится – вспомнишь волка, а он уже под окном.

Когда мы достигли верхней точки моста, слезная глубина вскипела, и показались морщинистые пальцы, коричневая кожа, растянутая на костях. Мне понадобилось мгновение, чтобы осознать свою ошибку. Пары кроликов из зверинца некроманта хватало, чтобы пересечь мост вдвоем, но сегодня нас собралось четверо! Вероятно, магоги пропустили бы и четверых, если бы не липкий пот ужаса, стекавший по сандалиям евнуха.

– Быстрее, не смотрите вниз!

Мы начали спускаться, хватаясь за острые отростки позвонков.

Узловатые пальцы царапали ребра усопшего змея, упорно подбирались к нашим ногам. Каждый палец состоял из десятков фаланг, выглядел как суставчатая, высушенная на солнце змея, хотя каверны под Иллирусом не помнили солнечной ласки. Пальцы должны расти из ладоней, но вместо ладоней из озера вынырнули лысые, покрытые коростой черепа. Представим себе конский череп, только в два раза шире, вытянутый кзади, закрученный улиткой, перевитый серыми венами, по которым течет то, что заменяет нежити кровь. Противные гибкие пальцы роятся на покатых лбах вместо волос; у дряхлых горгон старые пальцы истончаются и отпадают, на черепе остается щетина гниющих пней. Глаза чудищ обычно плотно зажмурены, но стоит потревожить их сон, волосатые веки начинают вздрагивать, и горе тому, кто не успел укрыться. Человека не сожрут сразу, как поступили бы глупые жадные гарпии. Ведь у лошадиного черепа нет ни пасти с клыками, ни даже ноздрей; с морщинистой морды, прямо под запавшими глазами, свисают наросты, словно клочья заплесневелой бороды…

Из дальних углов пещеры колокольчиком долетел нежный смех. Если не видеть того, кто столь мило смеется, можно улыбнуться в ответ.

– Не смотрите им в глаза, – предостерег кир Дрэкул.

Наставник считал, что костяные горгоны не выживают в Верхнем мире, по крайней мере, никто из знакомых магов не мог похвастать их поимкой. Бестиарий Валтасара дает описание семи подвидов этих малоприятных тварей, из коих два вполне безопасны для человека в силу игрушечных размеров, их разводят в садках и продают на потеху в сирийские гаремы. Морских, или большеротых, наделенных логикой, истребили в Фессалии еще при Филиппе Македонянине, заманивая в зеркальные ловушки. Не самыми крупными, но самыми лютыми хищницами по праву считаются болотные воительницы из далекой страны Хин; Геродот упоминает об армии императора Цинь Ли, осенним утром обращенной в камни. Что касается сладких прелестниц Лесбоса, грудастых пародий на земных дев, так за ними издревле велась жестокая охота. В островных полисах каждый царек, захвативший корону, считал нужным повесить мертвую голову у себя над троном, и прикрыть шторкой. Казнив кучу родственников, властитель неизбежно добивался смуты в собственном дворце. Последней линией обороны, естественно, становился тронный зал. Когда смутьяны врывались с оружием, сатрап отдергивал шторку, и наслаждался образовавшейся скульптурной группой. Наслаждаться приходилось недолго, поскольку прощального взора прелестницы хватало лишь на первую волну нападавших…