«Говорят, что у них, у этих девиц, вполне отсутствует серьезное мышление, — подумал акцизный. — О чем бы ее еще спросить? А вероятно, в судьбе каждой из них есть своя трагедия, которая довела их до такого положения, когда оставался только один выход...»
Он прошелся еще раз, прислонился спиной к печке и стал соскребывать зубами с языка противный налет от пива. Фу, гадость какая!
А впрочем, черт их знает! — продолжал он думать. — По-видимому, они себя недурно чувствуют... Но как это пошло, противно, гадко!.. И неужели это обязательно необходимо? Неужели борьба за существование, которая мешает, говорят, молодым людям рано жениться, может оправдывать необходимость в Розе Марковне и ей подобных? Лишая молодежь женитьбы, неужели она, эта борьба за существование, дает ей в этих барышнях то, что мы требуем от жены, от матери нашего ребенка?.. Как это глупо, ненормально, нездорово!.. И полно, играет ли тут роль борьба за существование? Неужели же и здесь, в этом глупом, захолустном городишке, где, кажется, даже безусого парня стараются оженить как можно скорее, она так же сильна, как и в больших центрах? И если она так сильна, что оправдывает собою существование в городишке Розы Марковны, то неужели же еще большею она должна быть для того, чтобы в нем появились учебные заведения, газета, дневная почта, порядочные врачи?..»
И вспомнилось ему, как в городе появилась Роза Марковна.
Два года тому назад, часов в двенадцать дня за ним пришел годовой и сказал ему, что исправник просит его к себе в полицейское управление, по делу. Когда он пришел в полицейское управление, он встретил там всех своих товарищей по службе. На столе стояло закутанное в грязный коленкор зерцало, боку сидел рябой секретарь и ковырял пером по бумаге. Исправник восседал во главе стола... Когда акцизный вошел, хохотали и по рукам у них ходила какая-то бумага. Оказалось, что это прошение Розы Марковны, ходатайствовавшей о разрешении содержать нахлебниц.
«Ну что ж, господа, будете поддерживать коммерцию? — просил исправник. — Разрешать или не разрешать?»
«А какие формальности?» — спросил акцизный.
«Да никаких!»
Похохотали, побалагурили, пошутили... Отчего же и не разрешить? Все-таки лишняя забава в городе! А то ведь такая скука! И вот появилась в городе Роза Марковна... Как это просто! Где же здесь борьба за существование, тяжкая необходимость?
Гадко! гадко! Так гадко, как еще ни разу в жизни не было. Акцизного потянуло вон, скорее на чистый воздух, где он не будет больше задыхаться от той вони, от этой грязи, которая так откровенно била в глаза.
— Скажи им, что я не дождался и... и ушел! — пробормотал он и направился к выходу.
Гнусная, преступная, заспанная рожа Андрея высунулась из-за двери и подала ему пальто и галоши.
Ах как ему захотелось вдруг размахнуться и ударить по этой роже изо всех сил, да так, чтобы во все стороны полетели брызги!..
Синий чулок.
1. В усадьбе
Софье Михайловне было ужасно стыдно. Она дала понять доктору Заречному, что увлечена им. Он строго посмотрел на нее и, не ответив ни слова, как будто обиженный, уехал домой. Она ходила в волнении по дорожкам сада, то и дело хватаясь за виски и за пылавшие щеки и не зная, куда деваться от охватившего ее стыда.