Свирель

Какой-то страх вдруг напал на Григория Иваныча. Он не нашелся что ответить, второпях надел шубу и калоши, вышел на улицу и побрел куда глаза глядят. Был уже второй час ночи, стоял мороз, снег хрустел у него под ногами, и на темном небе сверкали частые звезды. На улице было тихо, и эти звезды, казалось, мигали только ему одному, и он все шел и шел, подальше от того дома, где после стольких лет жизни и труда ему впервые сказали, что он не хозяин! Он шел без всякой цели, машинально поворачивая то вправо, то влево, переходя с одной стороны улицы на другую, и незаметно очутился около дома Щеклеевых. В одном из окошек горел огонь. Григорий Иваныч подошел и заглянул в окно. Край занавески был отдернут — Григорий Иваныч увидел Надежду Гавриловну. Она склонилась над машинкой и шила, в такт покачиваясь всем телом. Вот она перестала шить, откусила нитку, что-то обрезала ножницами, вдела нитку в иголку и стала наметывать. Григорий Иваныч смотрел на нее и чувствовал, как что-то теплое, нежное, точно воспоминание о далеком детстве, наполнило вдруг его душу. Вот с кем он был бы счастлив! Это была единственная женщина, которую он когда-то любил и которая ускользнула от него так же, как ускользнула и молодость, жизнь и как ускользнет теперь из его рук и дом, который он наживал и устраивал. Он смотрел на нее, и ему казалось, что именно здесь, у этого окна, он чувствует себя как дома и что если бы ему позволили остаться здесь до утра или жить нахлебником ее, ласкать ее детей, заступаться за нее перед мужем, то он не чувствовал бы себя так одиноко, как теперь.

— Милая! Милая! — повторял он, глядя на нее, и не замечал, как слезы текли у него по щекам.

Но вот она поднялась, потянулась, сложила шитье, закрыла машину и, взяв лампу, вышла с нею из комнаты. Григорий Иваныч долго ожидал ее возвращения, но не дождался и побрел домой. На душе у него было ласково, хотелось мечтать, строить планы, тихо плакать. Вот проехало несколько извозчиков с седоками и с багажом: это с трехчасового поезда. Как уже поздно! Он вышел из-за угла и увидел свой дом. Окна в нем были еще освещены, и в них мелькали тени. Калитка была открыта настежь. Он вошел в нее, запер ее за собою и черным ходом поднялся на свою половину.

Горела лампа. На диване, скорчившись, лежала Елена Иановна в платье и дремала, а из-за перегородки доносилось пение хором.

Григорий Иваныч разделся и лег; но заснуть ему не удавалось, да он и не старался. Он лежал и думал, и ему хотелось вообразить себя женатым на Надежде Гавриловне и имеющим много-много детей.

— Ты уже пришел? — спросила вдруг проснувшаяся Елена Ивановна.

— Пришел, а что? — ответил он.

— Так, ничего... А я все боюсь, заперта ли калитка...

— Каково, сестра? Как тебе нравится наша новая родня?

Елена Ивановна закрыла ладонями лицо и зарыдала.

V

От окружного суда пришло постановление об утверждении Нины Петровны в правах наследования. Получив копию с постановления суда, Асинкрит Петрович тотчас же явился к Григорию Иванычу и попросил его дать ему отчет по торговле.

— Я попросил бы вас, дорогой брат, показать мне торговые книги, — сказал он. — Ниночка утверждена в правах наследования со дня смерти мужа и, таким образом, является собственницей вашей торговли в указной части уже около семи месяцев.

Григория Иваныча взорвало, но он сдержал себя и ответил:

— Я торговых книг не веду.

— Но позвольте, — встрепенулся полковник. — Как же это так? Значит, денежки Ниночки плакали? Пропали?

— Полковник, я никогда не воровал! — крикнул на него Григорий Иваныч. — Нина Петровна уже получила все свое с лихвой, если вы потрудитесь сосчитать, во сколько мне обошлось ее и ваше содержание!

— Ах, простите! — отвечал Асинкрит Петрович. — Я и не знал, что мы вас объедали! Покорнейше вас благодарим за подаяние! Подайте христа ради копеечку еще раз!

— Это скучно, полковник, и... неумно.

— Что-с?!

— Это скучно, говорю, и неумно. Вот что!

— Как ты сказал? Повтори?

Григорий Иваныч почувствовал, как самообладание начинало оставлять его и как вся кровь бросилась ему в лицо.

— Это глупо! Так военные не поступают! — закричал он. — Вы нахал!

Полковник вскочил и со всего размаха ударил Григория Иваныча по лицу.

— Хам! Мещанин! — крикнул он, весь побагровев. — Много любишь разговаривать! Скотина!

Григорий Иваныч схватился за щеку и взглядом презрения окинул полковника.