Свинцовый хеппи-энд

- С мобильного телефона. Уже наводят справки о владельце этого телефона.

Сергей понимал, что по этому номеру им не найти похитителей. Слишком уж это было бы просто. Впоследствии так и оказалось.

Голос звонившего был записан на пленку, однако и так сомневаться не приходилось, что звонил либо сам Крутой, либо кто-то из его сообщников.

- Володя, мне страшно, - произнесла Катя, когда Владимир положил трубку. Они убьют ее.

- Мне тоже, - ответил Владимир. - Только они не убьют ее, у них другие планы.

- А что делать?

- Думать, только думать. Они должны были объявиться и объявились, Катюша. Это хорошо...

- Может быть. Только очень страшно. Ведь Варенька, возможно, снова где-то совсем рядом с нами. А мы ничего не можем сделать. Игры с дьяволом продолжаются.

- Да не дьявол это играет с нами, - процедил Владимир, и глаза его наполнились ненавистью. - Это вполне реальные существа в облике людей играют с нами в эти игры, и бороться мы с ними будем вполне реальными методами. Так что возьми себя в руки, Катюша. Я верю, все будет хорошо, все будет хорошо...

Он говорил это словно заклинание, он боялся, что Катя от всего происходящего сойдет с ума, и на этот раз уже по-настоящему.

Владимир позвонил следователю Бурлаку и сообщил ему о том, что произошло в эту ночь, поставил в курс дела и Марчука. А сам перезвонил Сергею и Генриху. Узнав ситуацию, велел им немедленно поехать в Мытищи навестить Кучкина, которому звонил Крутой.

Ситуация с мобильным телефоном вскоре выяснилась. Еще час назад в милицию обратился человек, у которого из машины в районе Ярославского шоссе неизвестные похитили мобильный телефон. Оставалось только одно - позвонить на МТС и попросить заблокировать номер, чтобы бандиты больше не могли им воспользоваться.

Поездка к Кучкину, как они и предполагали, тоже ничего не дала. Кучкин был вдребезги пьян, он тут же рассказал о звонке Глуздырева, о том, что сообщил ему про арест Чалдона, и даже попытался занять у Сергея на опохмелку.

Сергей зашел к матери Чалдона и протянул ей несколько стодолларовых купюр.

- Ишь ты, - подивилась старуха, пересчитывая новенькие хрустящие купюры. А я и не ожидала, думала, обманете пожилых людей. Бывают же такие порядочные люди, в жизни бы не поверила, - растрогалась она и вытерла слезу подолом халата. - Уважили старуху добрые люди, так и я вам добро сделаю, не привыкла в долгу быть.

- А что же вы можете мне сделать хорошего, Мария Афанасьевна? - горько усмехнулся Сергей.

- А вот могу, - хитро улыбнулась старуха.

- А ну-ка, ну-ка, попытайтесь...

- Вы вот, знаю, Глуздырева ищете. Знаю, нужен он вам позарез... Так вот я имею догадку, где он может находиться.

- Нужен он нам, ваша правда. А догадок и у нас хватает.

- Точно-то и я не могу сказать, только знаю одно, лихие люди, они у своих полюбовниц прячутся. Полюбовница не предаст, так что это самое милое дело.

- А вы что, знаете его любовниц? Да откуда?

- А вот знаю, - хитро улыбнулась старуха. - Случайно узнала. Был у нас этот Глуздырев после того, как Славку освободили, они тут всю ночь гудели с ним. Он такой злой, такой страшный, этот Глуздырев, челюсть вперед выпирает, руки все от наколок синие, настоящий зверюга. Мы с дедом в свою комнатушку запрятались и даже дышать боялись. Но Славка велел мне на стол подавать, чтобы этого Глуздырева ублажить. Шестерил он перед ним, слов моих нет, тоже очень даже опасался. Так что я его запомнила, и морду его квадратную, и голос такой противный. Так вот... Поехала я в Москву как-то к сестре, сестра моя родная живет в Солнцево. Зашла в магазин, а потом решила огурчиков свеженьких в ларьке купить. Встала, значит, в очередь...

- А если покороче.

- Можно и покороче. Стою я в очереди, гляжу, на обочине машина стоит белого цвета, ну прямо рядом с нами. И этот Глуздырев около машины, ключи на пальце вертит. Лето было, он в майке красной, а руки синие от татуировок, смотреть страшно. И баба рядом с ним, такая вся из себя накрашенная, намазанная, блядища, короче, проб негде ставить, извините за выражение. И базарят они с ней о чем-то. Я поневоле прислушалась, говорят тем более громко, никого прохожих не стесняются. Корит он ее, значит, упрекает в чем-то, мол, не ждала его, гуляла от него. Она плачет, пойдем, мол, ко мне. А он, не пойду, пошла ты, мол, на хер, извиняюсь за выражение, но он именно так и выражался, мат на мате. Он над ней, значит, куражится, а баба эта чуть ли не на колени перед ним падает. А потом он смилостивился, говорит: - Ладно, пошли. Я уж и дом твой позабыл. А она ему: - Коленька, так легко запомнить, дом семь, квартира тоже семь. Короче, машину они оставили на обочине, она его под ручку взяла, прижалась к нему, и поперлись они к ней. Крутой этот гоголем идет, матюги все отпускает и отпускает, не унимается. И плюет каждую секунду то в одну сторону, то в другую. И вот я чего подумала, промеж ними очень даже сурьезные отношения и он вполне может даже у нее хорониться.

- Улицу помните?