*Свинцовые пушинки, сборник рассказов

Отец Андрей в который раз прошёл мимо этой женщины, стараясь на подавать вида, что выделяет её из общей паствы. В очередной раз удивился тому, с каким жестким выражением лица она вдыхает дым от кадила. Трудные подростки с таким лицом затягиваются дешевой сигаретой, морщатся, но всё равно затягиваются ещё раз — неприятно, противно, но так положено по законам жанра. Тяжелая юность, проблемы с родителями и две пачки отравы в день, чтобы сидеть в одиночестве, предаваясь мыслям о том, что жизнь дерьмо, прикрывать глаза, давясь горьким дымом и чувствуя, как сожженная грязь въедается в тело и душу. Самоистязание и самонаказание. 

За что себя наказывает эта женщина? За кого она всегда ставит три свечи — две за здравие и одну за упокой? 

Служба шла своим чередом, отец Андрей выполнял свою работу не то чтобы с удовольствием, но с осознанием причастности к чему-то великому и всемогущему, как, впрочем, и всегда. Он пошёл в духовную семинарию не сгоряча, не поддавшись влиянию, не под давлением религиозной семьи. Он пошёл туда после долгих размышлений и с твёрдой уверенностью, что делает всё правильно, что нашёл свою судьбу и будет следовать ей до конца. Вера у него была уже тогда, крепкая и ровная, дающая силы не сдаваться и помогающая нести добро. 

Завтра ему исполнится тридцать три. Завтра он купит маленький тортик и пойдёт к маме, пить чай и с улыбкой слушать о временах не столь далёких, но уже забытых. А сегодня...

- Батюшка, благослови ребёночка.

...а сегодня он в сотый раз благословит мальчика с кругами под глазами. И выслушает рассказ суровой женщины о том, как ребёнок бесконечно не вылезает из больничных и как ей тяжело одной.

Женщина вышла из храма, по всем правилам поклонилась и перекрестилась, отвесила подзатыльник сыну, недостаточно низко склонившему голову, и пошла по дороге к городу, что-то наставительно высказывая угрюмо молчащему ребёнку.

- Помоги ей, отче, - прошептал отец Андрей. - Дай ей сил, и здоровья её ребёнку.

Храм постепенно опустел. Живущая при церкви вдова и её сын быстро навели порядок, высыпали деньги из ящичков для пожертвований, унесли рясу чистить. Отец Андрей неспеша прошёлся вдоль стены с образами, заглянул в невыразимо грустные глаза Христа, пошёл в свою каморку. Стал у окна, рассматривая молодую девушку в яркой курточке, сидящую на лавке в саду. Она никогда не ходит на службу, но частенько сидит вот так, в дальнем углу сада, а потом уходит.  Один раз он подошёл к ней, присел рядом, спросил, почему не заходит в храм, неужели боится? Девочка улыбнулась и пожала плечами: «Я не особенно верующая, если честно. Просто здесь очень хорошо... и колокола слышно. Мне нравится.» Батюшка улыбался каждый раз, когда вспоминал о ней. 

Но сегодня что-то было не так. Он присмотрелся, стараясь понять, что его насторожило. Напряжённая поза девочки? Слишком лёгкая одежда? То, что колокола давно отзвонили, а она всё ещё не ушла?

Он перепоясал рясу, набросил пальто и решительно вышел в сад.

- Христос воскрес, - он остановился перед ней, пытаясь заглянуть в лицо, но девушка опустила голову, закрывшись длинными волосами. - Можно присесть?

- Здравствуйте. Садитесь, конечно, - она отодвинулась на самый краешек лавки, глубже засунула ладони подмышки. Отец Андрей опустился на другой край, поёрзал, вздохнул:

- Холодно сегодня. Зато солнце как играет, а? Радугой! - Девушка не оторвала взгляда от своих ботинок. - Ну посмотри, ведь играет!

- Угу, - девочка на секунду подняла глаза, прищурилась на небо, опять опустила. Но он успел заметить.

- Где это ты так ударилась? - он потянулся убрать волосы с её лица, но девушка уклонилась, прикрыла синяк ладонью:

- Упала.

- Нехорошо врать, - пожурил он. - Ударил кто-то?

Тишина. Красная от холода ладонь плотнее прижимается к свежему синяку. 

- Иногда господь посылает людям испытания, чтобы закалить их веру, - медленно произнёс отец Андрей, - их нужно принимать со смирением и благодарностью, отвечая добром...

- И подставляя левую щёку, да? - злобно вскрикнула девочка, наконец развернулась к нему лицом и обожгла взглядом. - Глупая рабская религия, придуманная для того, чтобы плебеи сидели тихо и не рыпались, пока хозяева жизни давили из них последние соки! Я не верю ни одному слову книжки, которую переписывали сотни раз, каждый раз перевирая соответственно эпохе и правительству! Я не верю в бога, который послал мне эту сволочь! Куда он смотрел, всевидящий и всемогущий?!

Отец Андрей молча слушал её крики, потом её всхлипы, потом тихий срывающийся шёпот. Потом долго гладил по голове рыдающую у него на груди девочку. А руки тряслись от злости. От дикой, первобытной ярости, желания разорвать на части то существо, которое потеряло право называться ближним, как только замахнулось на ребёнка. А за то, что было потом, гореть ему в аду тысячи тысяч лет, и всё равно не искупить своего греха. Ей четырнадцать лет. Ей ещё рано переставать улыбаться. 

- Вы только не говорите никому, пожалуйста, - она вытирает лицо, но слёзы продолжают литься. - Никому, а то он меня убьёт.

- Ты ходила в милицию?