Свихнувшееся время

— Верно, — откликнулся Отто. Но чего у них не отнимешь, так это умения работать. Они не лентяи.

— И еще они — лицемеры по части еды. Обрати внимание, сколько банок свинины они у меня покупают! Никто из них не соблюдает своих законов!

— Если тебе не нравится, что они покупают у тебя копченых кальмаров, не продавай, — заметил Отто.

— Это их должно волновать, а не меня, — отрезал Стайнер.

Он ехал в Новый Израиль по другой причине, о которой

Отто даже не догадывался. У Стайнера там жил сын — в особом лагере для тех, кто назывался «аномальными детьми». Этот термин относился к любому ребенку, который физически или психологически настолько отклонялся от нормы, что не мог получать образование в Общественной Школе. Сын Стайнера страдал аутизмом, и уже три года с ним в лагере работал воспитатель, пытаясь привить мальчику навыки общечеловеческой культуры.

Рождение аутичного ребенка было особым позором, так как психологи считали, что это состояние вызывалось генетическим дефектом родителей и чаще всего связано с их шизоидным темпераментом. Манфред Стайнер за десять лет своей жизни ни разу не произнес ни слова. Он бегал на цыпочках, избегая людей, словно те были опасными острыми предметами. С физической точки зрения он являлся абсолютно здоровым крупным светловолосым ребенком, и первый год после рождения Стайнеры не могли на него нарадоваться. Однако сейчас даже воспитательница в Бен-Гурионе мало что обещала, а уж тамошние воспитатели всегда были оптимистами — это входит в их профессию.

— Возможно, мне придется провести в Новом Израиле целый день, — заметил Стайнер, загружая в вертолет банки с халвой. — Надо объехать все их чертовы киббуцы, на это уйдет не один час.

— Почему ты не хочешь взять меня с собой? — вспылил Отто.

Стайнер опустил голову и зашаркал ногой.

— Ты не понял, — с виноватым видом откликнулся он. — Я бы очень хотел, чтобы ты составил мне компанию, но... — На мгновение он даже подумал, не сказать ли. Отто правду. — Я подброшу тебя к автобусному кольцу и высажу тебя там, ладно? — На него навалилась усталость.

Когда он приедет в Бен-Гурион, Манфред будет все в том же состоянии, будет бродить в одиночестве, избегая взглядов, больше похожий на настороженного, подозрительного звереныша, чем на ребенка... Какой смысл в этом визите? И все же он поедет.

Про себя Стайнер во всем винил жену: когда Манфред был совсем маленьким, она почти не разговаривала с ним и не проявляла к нему никаких чувств. По профессии она была химиком, обладала высоко развитым интеллектом и деловыми способностями, совершенно бесполезными для материнства. Она кормила и купала ребенка с таким видом, словно малыш был лабораторным животным, какой-нибудь белой крысой. Она содержала его в чистоте и заботилась о его питании, но никогда не пела ему, не смеялась вместе с ним, никогда не обращалась к нему на простом человеческом языке. Ничего удивительного, что он стал аутичным. Стайнер мрачнел, размышляя об этом. Вот расплата за женитьбу на женщине с магистерской степенью. Ему вспоминался мальчик Боленов, живших по соседству, как он кричит и играет; стоит лишь взглянуть на Сильвию Болен — она-то прирожденная мать, энергичная, симпатичная женщина и главное — живая. Конечно, она властна и эгоистична... у нее хорошо развито чувство собственности. И все же он восхищался ею. Она не была сентиментальной, в ней чувствовалась сила. Например случай с протечкой в баке, из-за которой они потеряли двухнедельный запас воды! Вспоминая об этом, Стайнер уныло улыбнулся. Сильвия Болен не поверила им даже на мгновение.

— Ладно, высади меня на автобусной остановке, — прервал его размышления Отто.

— Хорошо, — с облегчением ответил Стайнер. — И тебе не придется терпеть всех этих израильтян.

— Я ничего против них не имею, — взглянул на него Отто, — я тебе уже говорил, Норберт.

Они залезли в вертолет, Стайнер сел за пульт управления и завел мотор. Он не стал отвечать Отто.

Посадив вертолет к северу от Нового Израиля, Стайнер вдруг испытал резкий стыд за то, что плохо отзывался об израильтянах. Весь ею пафос был рассчитан лишь на то, чтобы отговорить Отто ехать с ним, и тем не менее в этом было что-то дурное — это противоречило его искренним чувствам. «А все из-за тою, что мне стыдна, — понял он. — Стыдно за своего дефективною сына в Бен-Гурионе... Какое сильное чувство, этот стыд, он может заставить человека признаться в чем угодно».

Если бы не израильтяне, кто бы заботился о его сыне? На Марсе это было единственное учреждение для аномальных детей в отличие от Земли, где количество их исчислялось десят

ками, да мало ли что еще было на Земле. И стоило пребывание Манфреда в лагере так дешево, что плата эта была чистой формальностью.

Пока Стайнер припарковывал вертолет и выходил из него, он ощущал, как стыд растет в нем, так что он уже начал опасаться, сможет ли вообще заговорить с израильтянином. Ему казалось, они прочтут его мысли и, не дай Бог, услышат недавно сказанные им слова.