Свифт

В другом письме Свифт пишет: «Эти министры — самые милые люди на свете. Я иногда довольно плохо, обращаюсь с ними, может быть они когда-нибудь отплатят мне. Они называют меня Джонатаном. Я никогда не знал министров, которые сделали бы что-нибудь существенное для тех, кто с ними близок, и кто был их товарищем по развлечениям. То же самое, наверно, будет и со мной».

В эти годы энергичнейшей государственной деятельности Свифт осуществляет сокровенную мечту своей молодости: с ним. безродным плебеем, эти важные господа обращаются как с равным. В его отношении к этому факту мы наблюдаем известную двойственность: с одной сморены, Свифт презирает этих честолюбивых людей, которые личные интересы ставят выше интересов народных; с другой стороны, ему льстит, что знатные лица ищут его близости, что королева порой бросит ему фамильярное слово, что его зовут на пышные обеды, ужины и банкеты.

Больше всего он боится, чтобы кто-нибудь из лордов не отнесся к нему пренебрежительно, чтобы не поставили ему тем или иным способом на вид различие в ранге.

«Я говорил Гарлею, что никогда не признаю, чтобы то, что называется рангом, устанавливало какую-нибудь разницу между людьми. Я сказал, что в наших отношениях я буду смотреть на него всегда только как на человека, которого я люблю».

Когда однажды во время обеда с Сент-Джоном Свифту показалось, что Сент-Джон был сдержан по отношению к нему, он отправился к нему и потребовал объяснения: «Я даже от коронованной особы не мог бы этого перенести и такой ценой не хочу пользоваться милостью кого бы то ни. было». Сент-Джон отнесся к этому очень хорошо, — пишет он Стелле, — и сказал, что я прав и что единственная причина его сдержанности была ужасная усталость».

Вообще говоря, Свифт уже слишком хорошо знает людей в этот период своей жизни, чтобы обольщаться какими-нибудь слишком большими надеждами на их счет.

Но он упивался тем, что говорил с министрами, лордами и приближенными королевы, как с равными. Он принимал посетителей и просителей в салонах и канцеляриях министров. Он делал много добра людям, не ожидая от них благодарности. Он покровительствовал бедным талантливым поэтам, он горячо вступался за обиженных и не стеснялся громко выражать свое негодование, когда трудно было восстановить справедливость.

В «Дневнике для Стеллы» мы видим по отдельным фразам и заметкам облик Свифта в этот блестящий период его жизни, когда он был в зените политической и литературной славы. Его правильное красивое лицо светилось энергией, а чудесные синие, проницательные глаза, выглядывавшие из-под густых бровей, производили особенно сильное впечатление на окружавших. Приподнятые кверху углы рта обличали живое остроумие, тонкий и насмешливый юмор.

Шли месяцы за. месяцами, и лорд Болингброк и Гарлей не могли уже обходиться без своего ближайшего и умнейшего советника Свифта.

Свифт перебирал с ними бумаги, накладывал на них резолюции, давал советы. Он часто бывал пои дворе, хотя королева Анна, настроенная раз навсегда врагами Свифта против него, открыто выказывала свое нерасположение к попу-безбожнику, автору «Сказки о бочке» и «Виндзорских пророчеств».

Друзья Свифта старались переубедить королеву и добиться для Свифта назначения на место епископа. Но королева всячески отклоняла эти просьбы.

Между тем Свифт стал тяготиться своим пребыванием в Лондоне.

Помимо причин чисто политических, были и причины глубоко личного характера, и их никак нельзя обойти внимательному биографу.

В течение нескольких лет Свифту приходилось дипломатично и тонко регулировать отношения между Гарлеем, лордом Оксфордским, и Сент-Джоном, лордом Болингброком. И тот и другой были слишком честолюбивы для того, чтобы делить между собой полноту власти. Все чаще возникали расхождения между двумя министрами по разным государственным вопросам, но в течение 1711–1712 гт. Свифту в известной степени удавалось поддерживать добрые отношения между Гарлеем и Болингброком.

Когда конфликты между ними стали возникать все чаще и чаще, и дальновидный Свифт почувствовал, что рано или поздно между ними произойдет разрыв, который приведет к падению торийокого министерства, разбитый и разочарованный Свифт заявляет, что он отходит от политики и будет заниматься; только литературой. Лондонское общество было посажено, вигские писатели выражали свою радость в пасквилях, направленных против Свифта. Даже те из них, которым Свифт покровительствовал, несмотря на различие партийной принадлежности, обнаружили черную неблагодарность и осыпали имя Свифта незаслуженными и злобными насмешками.

Ища передышки от политических тревог, интриг и козней, Свифт основал дружеский литературный кружок, назвав его «клубом Мартина-писаки». Это был сатирический кружок, ставивший своей целью в пародийной форме высмеивать породу бездарных стихоплетов, расплодившихся в Англии в небывалых размерах.

И Болингброк и Оксфорд были введены в этот дружеский клуб, где создавались в веселой застольной болтовне тонкие и острые сатиры и пародии.