Белорусские равнины славились гибельными болотами, одинаково опасными и для охотников, и для дичи. Но евреи смогли найти для себя убежище в диких лесах региона. Фрида Нордау и ее семья выкопали в лесу две землянки. Они прятались в одной, а другую, пустую, забрасывали для маскировки ветками, чтобы заставить облавщиков думать, будто жильцы ушли. В лесах скрывалось полно беглецов, особенно красноармейцев, так или иначе сумевших спастись из плена. Хотя в то время лесные группы были еще слишком слабы и дезорганизованы, чтобы всерьез беспокоить немцев, эти небольшие формирования представляли опасность друг для друга, поскольку конкурировали за продовольствие и контроль над лесами. В Восточной Польше и Белоруссии немецкая служба безопасности сообщала о многочисленных столкновениях между польскими и еврейскими отрядами, обычно заканчивавшихся полным уничтожением проигравшей стороны. Когда на более поздних этапах оккупации представители белорусской администрации, полиции и прочих созданных немцами националистических организаций начали переходить на сторону партизан, они принесли с собой прежние антисемитские взгляды и привычку видеть во всех евреях шпионов и отравителей колодцев. Дела были настолько плохи, что некоторые командиры партизанских бригад в докладах советскому начальству сообщали, что им удается сдерживать ненависть к евреям в своих частях только под угрозой смертной казни [23].
Возвращаться в гетто евреев чаще всего заставлял голод. Жители деревень старались защититься от нападений лесных банд. Немецкие оккупанты применяли все более жестокие меры, банды становились все крупнее, и сельские поселения нередко оказывались втянуты в порочный круг репрессий и контррепрессий, типичных для партизанской войны. Деревенским старейшинам обычно приходилось лично выбирать из числа местных жителей и подневольных рабочих для отправки в Германию, и тех, кого можно было передать немцам для возмездия за местные акты сопротивления. Из посредников они превращались в надсмотрщиков [24].
Некоторые еврейские бойцы присоединялись к уже существовавшим партизанским отрядам (в марте 1944 г. в 4-й Белорусской партизанской бригаде, насчитывавшей 578 человек, евреев было почти столько же, сколько русских), другие беглецы из гетто создавали собственные автономные еврейские отряды. На рубеже 1942–1943 гг. еврейские группы в лесах были достаточно сильны, чтобы действовать совместно с советскими партизанами. Но они нередко ставили перед собой совершенно разные цели. Партизанский отряд Бельских – крупная группа численностью в 1200 человек – действовал самостоятельно, поскольку они хотели спасать жизни людей не меньше, чем сражаться с немцами. Как и в других группировках, бойцы в отряде Бельских обладали высоким статусом, но вместе с тем они принимали к себе (и кормили) старых и больных, а также обитавших в лесу детей. Предводитель отряда Тувья Бельский подал личный пример, во время перехода отдав детям свой хлеб. В 1943 г., когда мощь немцев начала ослабевать, отряд Бельских усиливался за счет людей, бегущих из последних гетто. Из Новогрудского гетто по тайному туннелю бежали 150 человек – часть новоприбывших принесли с собой инструменты, и вскоре крестьяне, опасавшиеся бандитов, начали ходить в лес, чтобы заказать нужные изделия из металла и кожи евреям-ремесленникам, которых нигде больше невозможно было найти [25].
За польскими, украинскими и советскими партизанскими отрядами нередко следовали большие группы осиротевших и брошенных детей. Эти беспризорники, бездомные дети, оставшиеся в живых после того, как их гетто или деревня были уничтожены в ходе борьбы с евреями или партизанами, бродили по лесам, пытаясь прокормиться орехами, грибами, ягодами и корой деревьев. Однако многие лесные отряды, опасаясь потерять мобильность из-за ватаги бездомных детей, прогоняли их, и дети рисковали быть застреленными не только немцами, но и советскими или польскими партизанами. Некоторые пытались приносить партизанам пользу: они помогали передавать сообщения и оружие через многочисленные немецкие блокпосты или шпионили за позициями и передвижениями немецких солдат. Помимо риска быть разоблаченными немцами, такие дети рисковали и жизнями доверившихся им партизан, которые также могли отомстить их родным при малейшем подозрении в предательстве. Подобно группам детей-контрабандистов в гетто, в вопросах выживания лесные дети нередко зависели друг от друга: их отряды становились для них новой семьей, где они с равной вероятностью могли взять на себя роль родителя или ребенка [26].