Маленькому Томи Унгереру из Логельбаха больше всего запомнилось, с какой скоростью вошедшие в Эльзас дружелюбные немецкие солдаты скупили все товары в местных магазинах (причем еще до того, как изгнали из области евреев). 21 июля 1940 г. Дирк Зиверт сел на поезд из Оснабрюка в 07:28, чтобы навестить своего брата Гюнтера, служившего на зенитной батарее во Фридрихсфельде на Нижнем Рейне. Домой он вернулся нагруженный всевозможными замечательными вещами, которые Гюнтер накупил в Голландии – в числе прочего там были сухое игристое (Sekt) и другие вина, мыло и какао. Через два месяца Гюнтер прислал домой из Гревена посылку со смальцем, сливочным маслом и курицей. Ему, как бойцу моторизованного отряда, было особенно удобно перевозить товары с оккупированных территорий. Себе он купил массивный и тяжелый, но крайне престижный радиоприемник
Пока отцы, братья и дяди отправляли родным дефицитные продукты, такие как мясо и фрукты или одежда, обувь и качественное мыло, дома начал развиваться небольшой черный рынок. Одним из самых распространенных средств обмена, своеобразной бартерной валютой, стали сигареты – полиция безопасности обратила на это внимание, заметив, что женщин, которые целиком забирают положенный паек сигарет, намного больше, чем курящих женщин. Со временем черный рынок развивался, стимулируемый, с одной стороны, товарами, поступавшими в немецкие домохозяйства из-за границы, а с другой – голодом миллионов иностранных рабочих. Полностью зависевшие от милости своих хозяев, многие подневольные работники на фермах в попытке расположить их к себе чинили детские игрушки или вырезали игрушки из дерева [65].
Ни полицейские предписания, ни бдительные соседи, ни даже публичные повешения поляков не могли полностью отделить хозяев от илотов: немцев и иностранцев тянули друг к другу черный рынок и работа, религиозные обряды и семейные ужины, сексуальное влечение, присмотр за детьми и кинематограф. В Пфальце подростки в форме гитлерюгенда водили польских девушек в кино. Немецкие дети повсюду забрасывали поляков камнями или снежками. Но летом 1940 г. наплыв иностранцев с их непривычной речью и обычаями еще казался временным явлением. Хорошо было быть немцем – англичанам оставалось только признать, что они проиграли войну [66].
Весной 1940 г. в ходе боев за Норвегию Королевский флот потопил половину надводных боевых кораблей Германии, и к 1 июля у Германии оставались в боевой готовности только один тяжелый и два легких крейсера, а также четыре эсминца. 3 июля британские корабли атаковали и потопили французский флот в Мерс-эль-Кебире, чтобы он не попал в руки немцев. Сосредоточенная в портах Ла-Манша немецкая армия могла осуществить переправу только в одном случае – если люфтваффе возьмет под контроль небо и будут бомбить Королевский флот с воздуха. Поэтому с 13 августа немецкие эскадрильи, размещенные в Норвегии, Франции и Нидерландах, начали наносить удары по британским аэродромам и центрам радиолокационного контроля [67].
Потери с обеих сторон нарастали, оборонительные возможности британских ВВС были почти исчерпаны, и в этот момент произошло несчастье. 24 августа 1940 г. война впервые пришла в британские города – сотня самолетов сбросила бомбы на лондонский Ист-Энд. Они действовали без приказа Гитлера – и даже вопреки ему, поскольку фюрер подчеркнуто оставил право на это решение за собой, понимая, что оно повлечет эскалацию, которую, вероятно, выгоднее всего будет совместить с наземным вторжением, как это было в случае с бомбардировками Варшавы и Роттердама. Хотя люфтваффе было гораздо легче добраться до Англии со своих новых континентальных баз, чем британским ВВС нанести удар по Германии, Черчилль приказал немедленно отреагировать. В ночь с 25 на 26 августа 22 бомбардировщика