Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

В интернаты принимали на добровольной основе, однако в гетто родители и другие взрослые родственники обычно не имели возможности самостоятельно заботиться о своих детях. Дисциплина в интернатах держалась не в последнюю очередь на том, что сами дети хорошо понимали, как им повезло получить здесь место: они составляли своего рода элиту и находились в более выгодных условиях, чем дети во взрослых бараках. Руфь Клюгер вспоминала, как боялась, что ее выгонят из интерната для немецких девочек после того, как она, вопреки запрету, напилась грязной воды. В интернате чешских мальчиков ядро группы составляли ребята из еврейского приюта в Праге, уже знакомые друг с другом и с жизнью в попечительском заведении. Но были и те, кому оказалось нелегко привыкнуть к такому существованию. Хельга Поллак отмечала в дневнике, какой растерянной, одинокой и безутешной чувствовала себя ее соседка в интернате для чешских девочек, четырнадцатилетняя немка, убежденная католичка, депортированная согласно правилам о так называемых мишлингах (детях от смешанных браков). Вместе с тем многие дети доподросткового возраста, как мальчики, так и девочки, судя по всему, нередко объединялись в своих группах в «пары», завязывая тесную дружбу [12].

Дети сильно привязывались к своим взрослым наставникам. Если учителя-предметники переходили из одного класса в другой, то воспитатели, отвечавшие за каждую спальню, постоянно находились рядом с детьми. Элла Поллак, присматривавшая за группой чешских девочек, оставалась с ними все время, пока они были в гетто, и во время дальнейшей депортации. Они звали ее просто Телла. Вальтер Айзингер и его помощник Йозеф Штясны перенесли свои кровати в общую спальню в интернате для чешских мальчиков, участвовали в их играх и вместе с ними рассказывали истории перед сном. Все знали, что брат Штясны погиб в рядах Сопротивления, и это окружало воспитателя героическим ореолом. Чешские мальчики называли его Пепек. Тщедушный Айзингер завоевал их уважение после того, как интеллигентно высмеял заглянувших в их спальню с инспекцией эсэсовцев, обращаясь к ним с притворным подобострастием (при этом те даже не поняли, что над ними издеваются). Мальчики дали Айзингеру прозвище Малыш. О силе этих привязанностей говорило и то, что дети использовали еврейское слово «мадрих» вместо немецкого Betreuer, подразумевая, что видят в старшем не опекуна и наставника, а молодежного лидера и друга [13].

Культурная атмосфера, оживлявшая эти образовательные эксперименты, представляла собой примечательную, типично центральноевропейскую эклектическую смесь прогрессивной немецкой исправительной педагогики и сионистских и коммунистических коллективных идеалов, сдобренных щепоткой фрейдизма. В этой интеллектуальной обстановке Айзингер без колебаний обращался к образу Гёте, чтобы объяснить детям, почему они не должны безоглядно отвергать немцев и немецкую культуру или возлагать на них коллективную ответственность за преследование евреев. Учитель утверждал, что невозможно «ненавидеть нацию, которая является одной из самых культурных в мире и которой я в значительной степени обязан своим образованием». Он предложил наиболее интеллектуально развитым мальчикам из числа своих подопечных создать собственную «Республику ШКИД» наподобие той, которая существовала в школе имени Достоевского в послереволюционном Петрограде. Они, в свою очередь, требовали лекций по русской литературе, обращаясь к педагогам через еженедельник Vedem («Ведём»), который издавал пражский мальчик-полуеврей Петр Гинц. Управление в спальне, вспоминал Иегуда Бэкон с оттенком ностальгии, осуществлялось «демократическим путем», с помощью голосований и вето. Но была и дисциплина: постельное белье с плохо заправленных кроватей выбрасывали во двор, а в субботу мальчишек могли в наказание посадить под «домашний арест» [14].

Распорядок в интернате чешских девочек почти не отличался. У них тоже был определенный режим дня, график уборки, уроки, гимн приюта, более качественное питание и униформа для особых случаев. Недолгое время даже существовал журнал для девочек «Бонако» – аббревиатура от чешского bordel na kolečkach («бардак на колесах», игра слов, обозначающая одновременно беспорядок и публичный дом). Намеренно выбирая обращения на русском и иврите (такие, как мадрих) вместо обычного немецкого или чешского и изобретая аббревиатуры, такие как ШКИД или «Бонако», которые могли расшифровать только посвященные, дети создавали особое внутреннее сообщество со своими шутками и тайными знаками. Они придумывали собственные шифры, у некоторых из них пережившие даже знакомство с лагерным жаргоном Биркенау.