Свидетели истории

Трудно сказать, случайно ли был задан такой вопрос царицей или до нее дошли какие-то доносы о фальшивомонетчестве известных заводчиков, только достоверно одно: поймать Демидовых за руку не удалось никому. И богатели братья-разбойники как на дрожжах. К концу жизни имел Акинфий Демидов по всей России 25 заводов — чугуноплавильных, железоделательных и медных. Но главным его оплотом оставался Невьянск с его знаменитой и столь же таинственной Невьянской башней. Легенды прошлого утверждают, что именно под ней в тайных подземельях находились мастерские, где крепостные мастера плавили серебро и монету делали. Говорят также, что никто из безвестных работников, как строивших башню, так и работавших в ее подземельях, наружу живым не вышел. Кстати, Невьянская башня имеет большой наклон. В верхней точке отклонение от вертикали достигает двух с половиной метров. И говорят в народе, что-де, построенная некогда прямо, башня не выдержала злодеяний демидовских и наклонилась, грозя падением.

То, что Демидовы чеканили фальшивую серебряную монету, доказать современникам не удалось. У них просто-напросто не было возможности побывать в частных владениях близких к царскому двору и сказочно богатых заводчиков. Но даже и теперь, когда, казалось бы, можно заглянуть в тайные подземелья Невьянска, сделать этого еще не удалось.

В 1977–1978 годах свердловские ученые методами геофизических исследований обнаружили глубоко под землей какие-то коммуникации, залитые водой, но исследовать их до сих пор сложно. Тем не менее косвенные доказательства тому, что Демидовы нечисты были на руку, у историков есть.

Говорят, без огня дыма не бывает. Помня об этом правиле, кандидат геолого-минералогических наук С. Лясик собрал в дымоходе Невьянской башни старую, спекшуюся сажу. При ее исследовании было обнаружено высокое содержание серебра. Значит, плавили денежный металл в доме Демидовых. Не зря, должно быть, нарекли их в народе фальшивомонетчиками.

Призрак злоумышленника постоянно преследовал хранителей царской казны. Занимаясь составлением новых монетных программ, чиновники министерства финансов буквально с первых шагов начинали думать об их защите. Так, в записке министра финансов, датированной 1 февраля 1867 года, «О выпуске в народное обращение новой разменной серебряной и медной монеты» читаем: «Для затруднения же подделки необходимо составить новые более красивые рисунки, приняв, кроме других улучшений, для надписей на монете два рода букв: выпуклые и вдавленные. Буквы эти требуют разного способа приготовления, и, следовательно, для выделки фальшивых штемпелей будет необходимо большое искусство».

Добавим, что, помимо большого искусства, производство выпуклых и вдавленных надписей требует сложных технических приспособлений, в том числе мощного прессового оборудования, которым никакие мелкие мастерские не располагают.

Особенно быстро пополняются ряды фальшивомонетчиков в смутное время — в периоды безвластья или, наоборот, многовластья, в годы войны.

В романе Михаила Булгакова «Белая гвардия» есть эпизод, рисующий разгул «фальшування грошей» в период правления контрреволюционной Директории. Дело происходит в Киеве. Некий домовладелец Василиса, пользующийся моментом, сколачивает состояние.

«Ночь. Василиса в кресле. В зеленой тени он чистый Тарас Бульба. Усы вниз, пушистые — какая, к черту, Василиса! — это мужчина. В ящике прозвучало нежно, и перед Василисой на красном сукне пачки продолговатых бумажек — зеленый игральный крап:

Знак державноі скарбниці

50 карбованців

ходит нарівні з кредитовыми білетами.

На крапе — селянин с обвисшими усами, вооруженный лопатою, а селянка с серпом. На обороте, в овальной рамке, увеличенные, красноватые лица этого же селянина и селянки. И тут усы вниз, по-украински. И над всем предостерегающая надпись:

За фальшування карается тюрмою,

уверенная подпись:

Директор державноі скрабниці

Лебідь-Юрчик…

Василиса оглянулся, как всегда делал, когда считал деньги, и стал слюнить крап. Лицо его стало боговдохновенным. Потом он неожиданно побледнел.

— Фальшування, фальшування, — злобно заговорил он, качая головой, — вот горе-то. А?

Голубые глаза Василисы убойно опечалились. В третьем десятке — одна. В четвертом десятке — две, в шестом — две, в девятом — подряд три бумажки несомненно таких, за которые Лебідь-Юрчик угрожает тюрьмой. Всего сто тринадцать бумажек, и, извольте видеть, на восьми явные признаки фальшування. И селянин какой-то мрачный, а должен быть веселый, и нет у снопа таинственных, верных — перевернутой запятой и двух точек, и бумага лучше, чем лебідевская. Василиса глядел на свет, и Лебідь явно фальшиво просвечивал с обратной стороны.

— Извозчику завтра вечером одну, — разговаривал сам с собой Василиса, — все равно ехать, и, конечно, на базар.

Он бережно отложил в сторону фальшивые, предназначенные извозчику и на базар, а пачку спрятал за звенящий замок».