Свидетели

На вопрос, согласна ли она оплатить перевозку тела в Финистер, мать ответила:

— При жизни ей там было неплохо; надо думать, и мертвой будет не хуже.

Ей предложили выступить с гражданским иском, объяснили, в чем он состоит, и она недоверчиво спросила:

— А денежки какие-нибудь мне от этого перепадут?

— Даже если суд вынесет приговор в вашу пользу, зять ваш не сможет заплатить: у него нет ни франка.

— Тогда на кой мне все это затевать?

Возможно, сейчас она читает в местной газете отчеты о суде, хотя это маловероятно.

Было без десяти двенадцать; Деланн и Фриссар не настаивали на объявлении перерыва на обед, присяжные тоже не выказывали признаков утомления.

— Пригласите следующего свидетеля.

Им был профессор Ламуре, один из лучших патологоанатомов Франции, непременный участник международных конгрессов. Толстый, низенького роста, неряшливо одетый, он явно не беспокоился о впечатлении, которое производит на окружающих. В это утро профессор был не в духе: пришлось зря просидеть столько времени; к тому же в свидетельской комнате ужасно душно. Однако у него было преимущество перед остальными свидетелями: учитывая важность его занятий, ему было разрешено явиться в суд только сегодня.

— Вы клянетесь говорить…

— Да, клянусь!

— Повернитесь к присяжным и расскажите им…

Ламуре терпеть не мог рассуждать о медицине с людьми, ничего в ней не смыслящими, и не пытался этого скрывать.

— Я полагаю, мне надо изложить соображения, на основании которых я сделал заключение?

— Да, будьте добры.

— Двадцать первого марта меня вызвали…

Это было похоже на месть. Ламуре начал рассказывать еще подробнее, чем Лазар, какому тщательному обследованию был подвергнут труп Мариетты; только после этого судебно-медицинский эксперт произвел вскрытие. Время от времени Ламуре умолкал, громогласно сморкался и снова продолжал рассказ о различных внутренних органах. Это именно он обнаружил, что Мариетта была на третьем месяце беременности: Лазар, заботившийся лишь об установлении причины и времени смерти, пренебрег обследованием матки.

Во время его выступления десятка два человек покинули зал: одни — по причине наступившего обеденного времени, другие же, вероятно, потому, что рассказ Ламуре вызывал у них малоприятные ощущения.

Для обоснования часа наступления смерти Ламуре подверг основательной критике некоторые теории, оспорил взгляды немецких и американских ученых и в заключение высокомерным тоном заявил, что как бы ни отнеслись к этому его коллеги, удар Мариетте мог быть нанесен в равной степени как в восемь часов вечера, так и в промежутке между двенадцатью и часом ночи.

Ламбер не слушал и почти все время вполголоса беседовал с одним из конвоиров. Присяжные недовольно хмурились, и Жуву несколько раз пришлось подавать своему подзащитному знак замолчать. Армемье тоже не слушал профессора и писал что-то, не имеющее, вероятно, никакого отношения к процессу.

Накануне атмосфера в зале была торжественной, с некоторым даже оттенком трагедийности, и Ломон понимал: такое ощущение возникло у него отнюдь не из-за лихорадочного состояния. Так бывало всегда. Но сегодня у действующих лиц и у публики было достаточно времени освоиться и с событиями, и с идеей насильственной смерти, обсуждавшейся в первые часы слушания дела.

Сначала Мариетта Ламбер была жертвой, а ее муж — вероятным ее убийцей, и благодаря этому оба они на какое-то время обрели известную неординарность, а то и величие.

Но свидетели своими показаниями постепенно приземляли их, низводили до масштаба обыкновенных людей. В течение многих часов Дьедонне Ламбер сидел на виду всего зала — клал руки на барьер, опускал на колени, сморкался, утирал пот со лба, наклонялся к конвоирам и что-то говорил, а свидетели в это время повествовали о его каждодневной жизни.

Объяснения экспертов не интересовали никого, кроме нескольких студентов-медиков, пришедших специально ради этого, и на пятой минуте выступления доктора Бени зал опустел на добрую треть.

Выступление обвинителя, а главное, защитительная речь Жува должны будут несколько подогреть интерес к дневному заседанию: тут обычно ожидают либо сенсационных изобличений, либо какого-нибудь юридического крючка.

Но по-настоящему атмосфера трагедии возникнет снова, когда председательствующий резюмирует обвинение и судьи вместе с присяжными удалятся на совещание.

— Поднимите правую руку. Произнесите: клянусь!

— Клянусь!

Бени, в противоположность Ламуре старался низойти до уровня присяжных и пользовался только понятными им терминами.

Ломон отметил про себя, что на правой руке у доктора два пальца потемнели от табака. Бени давал показания восемнадцать минут, и после его выступления присяжным пришлось выбирать между взаимоисключающими точками зрения двух уважаемых и уважающих друг друга ученых.

По мнению Ламуре, смерть могла наступить около восьми часов вечера.

По словам же Бени, Мариетта не могла быть убита прежде одиннадцати часов; его вывод сводил на нет и без того сомнительное свидетельство акушерки.

Вопрос задала только г-жа Фальк: