Свидетели

— Был у нее хахаль, студент-медик, так он научил ее одной штуке.

— И вы не были против?

— Меня это не касалось.

— Как! Вам было безразлично?

— Скорее всего, я к этому не имел отношения: детишек ей стряпал не я.

Не дожидаясь шума в зале, Ломон взялся за молоток; это подействовало: по рядам пробежал только сдержанный вздох.

— Вы любили свою жену?

— А чего ради я оставался с ней?

— У вас никогда не было намерения расторгнуть брак?

— Никогда.

— У нее были любовники?

— Как собак нерезаных.

Вы их знали?

— Когда знал, когда нет. Сперва она таилась, потом перестала.

— И вы не были против?

Ламбер, не отвечая, презрительно посмотрел на Ломона, и тот пожалел, что не сформулировал вопрос по-другому. И все-таки эту черту в характере подсудимого нужно было обязательно выявить.

— Вы ревновали жену?

— Да.

— Вы признаете, что однажды, примерно год назад, после жестокого скандала между вами, врач вынужден был наложить вашей жене шов на лицо?

Довольная гримаса искривила губы Ламбера.

— Все точно.

— Последние два года вы работали на одном месте?

— У Юло и Сандрини. Они не могут пожаловаться на меня.

— Раз или два в неделю вы возвращались домой пьяным, иногда — до бесчувствия.

Ламбер молчал: ответ подразумевался сам собой; Ломон словно ощутил во рту вкус коньяка.

— К моменту смерти вашей жены у вас была любовница?

Опять молчание.

— Вы признаете это?

— Мне случалось иногда встречаться с девушками.

— Прошлой зимой вы встречались преимущественно с одной. Я имею в виду Элен Ардуэн.

— Мы с ней друзья!

— И никаких других отношений между вами не было?

— А как же! Обязательно были.

— Не случалось ли вам говорить ей, что вы намерены на ней жениться?

— Если я такое и говорил, это еще не значит, что я собирался это сделать.

— Ваша жена была в курсе ваших отношений с Элен Ардуэн?

— Да.

— Она не ревновала?

— При той жизни, которую она вела, ревность — последнее, на что она имела право.

— Тем не менее установлено, что седьмого января ваша жена, застав вас вместе с Элен Ардуэн в баре на улице Галантерейщиков, накинулась на вашу спутницу, вырвала у нее сумочку, выбросила на улицу и при этом кричала: «Если еще раз перейдешь мне дорогу, я тебе глаза выцарапаю!»

Ламбер невозмутимо молчал.

— Вы подтверждаете этот факт?

— Боюсь, Мариетта поступила так не из ревности, а потому что я собирался купить Элен манто.

Было уже двадцать минут первого. Даже при открытых дверях духота стояла невыносимая, однако Ломон не хотел объявлять перерыв и прерывать допрос. И сейчас он не хотел этого отнюдь не из-за присяжных, а из-за себя.

Следователь Каду был убежден в виновности Ламбера. Г-жа Фриссар слишком красноречиво воздевала к небу глаза, чтобы можно было сомневаться в ее мнении, а судья Деланн пробурчал: «Циник!» — и это звучало как окончательный приговор, не подлежащий обжалованию.

И только Люсьена Жирар, женщина в черном с улицы Кармелитов, продолжала улыбаться Ламберу, словно понимала его и они говорили на одном языке.

— Извольте рассказать господам присяжным со всеми подробностями, какие помните, о событиях, происшедших девятнадцатого марта этого года.

Ламбер нерешительно молчал, не зная с чего начать, и даже вопросительно посмотрел на председательствующего, словно просил совета. Но тут вскочил Жув и начал что-то нашептывать на ухо подсудимому.

— Это была суббота. Я работал в гараже до шести и вышел вместе с приятелем. Мы выпили в кафе стаканчика по три и говорили про Желино.

— Кто этот человек, которого вы называете Желино?

— Один из любовников Мариетты, ярмарочный торговец. Каждый раз, возвращаясь в город с карманами, набитыми деньгами, он уводит ее и напаивает.

— Продолжайте.

— Я хотел отыскать Желино и начистить ему морду, но Фред — это мой приятель — отговорил.

Ламбер замолк, словно окончив рассказ.

— Что было дальше?

— Я проводил приятеля до автобуса и зашел в бар.

— Вы были один?

— Да. Там были какие-то люди, но я их не знал.

— Помните, как называется этот бар?

— «Подкова», недалеко от военного госпиталя.

— Продолжайте.

— Я выпил несколько стаканчиков, не помню сколько, и пошел домой.

— Вы не пообедали?

— Нет, время было уже не обеденное.

— В каком вы были расположении духа?

Ламбер не понял вопроса.

— Что вы собирались сделать, придя домой?

— Устроить Мариетте скандал. Стоит мне подумать о Желино или о каком другом ее хахале…

— Что произошло дальше?

— Я зашел в бар.

— В какой?

— Не помню. Недалеко от дома.

В висках у Ломона стучало: пора было заканчивать допрос; по пути домой на обед, пожалуй, стоит зайти к доктору Шуару и попросить лекарство. Ломон чувствовал: температура у него повышенная, и машинально пощупал пульс. Пульс был учащенный.

— Я пил, пока меня не выставили за дверь.

— В котором часу это было?

— Не знаю. Мне и на вокзальных-то часах стрелки было не разглядеть.

— Но вы все-таки помните, как вернулись домой?

— Помню, что подошел к дому и открыл входную дверь.

— Вы отперли ее своим ключом?

— Нет.

— Значит, дверь была открыта?

— Я ее просто толкнул, я это точно помню. Она открылась, и я чуть не упал.

— Вам это не показалось странным?

— А я ни о чем не думал. Повернулся к лестнице и заорал: «Мариетта! Иди сюда, старая…»